– Давай я запишу тебе адрес, – предложил Бен. – Я еще должен встретить девушку на вокзале.
– Ах ты хитрец! Со своей девушкой, значит, придешь?
– Ты далеко не все обо мне знаешь, – ухмыльнулся Бен. – Хотя, по правде говоря, она мне вовсе не девушка.
– Ну и что? Есть – и ладно, остальное сейчас неважно, – отмахнулся Гай. – Как же хочется секса. Тебе тоже, наверное? И вдобавок нельзя ни слова говорить о том, чем мы занимаемся. Очень портит жизнь в этом смысле. Девушки, которые с ума бы по мне сходили, знай они, что я ловлю немецких шпионов, считают меня инвалидом, перекладывающим бумаги с одного стола на другой.
Бен кивнул:
– Да уж, нелегко. Но не отчаивайся. Сможешь утопить печали в отличном вине сэра Уильяма Прескотта.
Гай пошел переодеваться, а Бен отправился на вокзал. Мэйвис уже его ждала. Она улыбнулась, увидев Бена, но было заметно, как она волнуется.
– Батюшки, я не сообразила, что это настолько торжественное мероприятие! Я-то оделась как для обычной вечеринки.
– Ты отлично выглядишь, – заверил ее Бен. – И вообще я убежден, что далеко не все там будут в вечерних нарядах. Я надел смокинг на всякий случай, да и костюма приличного у меня нет. Мой шили еще до войны, а с тех пор я успел подрасти.
– А ты красавчик. – Мэйвис взяла Бена под руку.
Она немного переборщила с духами и оборками, но глаза у нее светились радостью, и ему было приятно, что они идут бок о бок.
– Значит, удалось отпроситься? – произнес Бен.
Мэйвис скривилась:
– Мать не очень-то обрадовалась, что я собираюсь в Лондон одна, но я ей наврала, что поеду с компанией подруг с работы и что мы отправляемся на танцы.
– А к которому часу тебе нужно вернуться?
– Я ей сказала, что, возможно, останусь ночевать у Синтии, – пояснила Мэйвис, многозначительно взглянув на Бена. – Не факт, что она поверила, но у Синтии нет телефона, а мама точно не попрется к ним за две мили, чтобы выяснить, там ли я.
Они сели на автобус до Мраморной арки. Может, стоило потратиться на такси, запоздало подумал Бен, но они теперь стали такой редкостью, что представители самых разных сословий пересели на общественный транспорт. От Мраморной арки Бен с Мэйвис пошли пешком по Парк-лейн. Было почти девять часов вечера, но еще не стемнело, и на улицах было полно людей, наслаждавшихся отличной погодой. Мужчины в военной форме входили в «Гровенор-Хауз»
[39], откуда доносились приглушенные звуки эстрадного оркестра. Получается, для тех, кто мог себе это позволить, по-прежнему устраивали элегантные вечеринки. Доброволец-дежурный по противовоздушной обороне стоял на страже на углу Керзон-стрит, готовый наброситься на нарушителей режима светомаскировки.
– Развлекаться идете? – спросил он, когда они проходили мимо.
– Мы на вечеринку, – ответила Мэйвис.
– Только чур не шуметь, и чтоб никакого света из окон, – буркнул дежурный. – Совсем этот район обнаглел. Думаете, если при деньгах, так можно нарушать правила?
– Славный малый, – шепнул Бен на ухо Мэйвис, когда они отошли.
Она рассмеялась и взяла его за руку. От прикосновения ее теплой ладошки Бену стало уютно и спокойно. Он взглянул на Мэйвис, и они улыбнулись друг другу.
Квартира Джереми располагалась не в современном высотном доме, а занимала целый этаж георгианского особняка. За лестницей установили небольшой лифт, на котором они и поднялись на третий этаж. Бен остро чувствовал близость Мэйвис и подозревал, что она нарочно так прижимается к нему. Наконец двери лифта раздвинулись, и их приветствовали завывания кларнета Бенни Гудмена
[40]. Дверь в квартиру была приоткрыта. В прихожей их окутали музыка и табачный дым, дальше виднелась просторная, элегантно обставленная гостиная. Поскольку светомаскировочных штор еще не опускали, комнату освещали последние лучи заходящего солнца. Было трудно разобрать цвет мебельной обивки и определить, какие именно картины старых мастеров висели на белых стенах, окрашенных розоватым закатом. В комнате уже собралось человек десять гостей. Две незнакомые Бену пары танцевали. Джереми играл роль бармена. Заметив Бена и Мэйвис, он поднял бокал:
– Заходите! Сейчас открою «Шатонеф-дю-Пап» двадцатилетней выдержки.
– А отец тебя не убьет за такое? – спросил Бен, приближаясь к барной стойке вместе с Мэйвис.
– Пусть скажет мне спасибо, старина. Что, если на дом упадет бомба и все это чудесное вино выльется в сточную канаву? А так хоть мы успеем им насладиться. Да и, зная моего отца, я уверен, что как только война закончится, он найдет способ достать еще.
– Только это уже может оказаться рейнское и мозельское, – пошутил кто-то из стоявших рядом.
– Ой, вы же не думаете на самом деле, что нас оккупируют немцы? – округлила глаза Мэйвис.
– Вполне возможно, – ответил пошутивший молодой человек. – Все прочие европейские страны они захватили без труда. Нас от них отделяют только двадцать миль Ла-Манша.
– Давай не будем сегодня говорить о грустном, – оборвал Джереми. – Я дома, в уютной квартире, меня окружают друзья, и, черт побери, сегодня мы хорошо проведем время. Вино или коктейль? Угощайтесь. – Он обернулся: в гостиную вошел Гай. – Бог мой, да это же Харкорт. Откуда он здесь взялся?
– Это я его пригласил, – признался Бен. – Мы с ним делим квартиру. Ты ведь не возражаешь?
– Да ради бога, – ответил Джереми. – Чем больше народу, тем веселее.
Но Бен догадался, что Джереми недоволен. Гай подошел, и они обменялись рукопожатием.
– Давно не виделись, Прескотт, – произнес Гай.
– Да уж. И где ты теперь, Харкорт?
– Увы, перекладываю бумажки. Медкомиссия меня забраковала. Вид у меня цветущий, а вот сердце, как выяснилось, слабенькое.
– Какая досада, – проронил Джереми. – Ну, пей до дна. Говорят, красное укрепляет. А мне нужно отнести бокал вина любимой женщине.
Бен тайком оглядывал гостей, пытаясь найти Памелу. Наконец увидел ее в дверном проеме. Она отчего-то держалась робко: непохоже на нее. Выяснилось, что она пришла не одна. Рядом стояла Трикси в черном платье-футляре и в изумрудной накидке.
– Привет, Бен! – Трикси протиснулась мимо Памелы, чтобы поцеловать его в щеку.
– Выглядите сногсшибательно, – сказал он.
– Благодарю вас за комплимент, сэр, – ответила она. – А где же наш хозяин бала?
– Разливает напитки, – вставила Памела.
Тут Бен заметил, что за спиной Памелы стоит Дайдо, накрашенная куда ярче, чем позволил бы ей отец, и наряженная в облегающее китайское платье, в котором выглядела гораздо старше своих девятнадцати лет. Увидев Бена, Дайдо расплылась в улыбке: