– Я ж тебе говорил… – с довольным видом заметил рыбак, ткнув локтем в бок товарища, с которым они драили палубу небольшого корабля. На пристани было совсем мало народу – все живые существа в здравом уме попрятались от полуденной жары. – Опять приперлись. Ну что им неймется? Неужели так трудно уразуметь, что мы не какие-нибудь тупые крабы и понимаем, что к чему…
– Шторм их скоро сцапает, – уверенно сказал второй рыбак. – Упрямые рыбы попадают не в сети, а прямиком на Крабьи луга – так уж заведено.
– Не призывай Его, тупица, – проворчал первый. – А ну работай, хватит болтать.
«Упрямые рыбы», о которых говорили рыбаки – высокий стройный мужчина и женщина необыкновенной красоты, с роскошными черными волосами, – как раз вышли из безымянной гостиницы, единственной в Огами, и направились к докам вдоль причалов, где дремали маленькие фрегаты, купаясь в лучах солнца.
Эти двое прибыли в эту дыру две недели назад на большом рыбокорабле под названием «Морская звезда» и ни с кем не поделились причиной, которая вынудила их остаться. Не было никаких сомнений, что остались они против воли, – скорее всего, их просто вынудил сойти на берег навигатор, разузнавший то, о чем жители Огами начали догадываться уже к исходу первого дня. Чужаки выглядели слишком хорошо во всех смыслах: слишком прямые спины, слишком благородные лица, слишком безупречные манеры, слишком добротная, пусть простая и поношенная, одежда. «Только крыльев за спиной не хватает», – говорили о таких, посмеиваясь. Говорили за спиной, ибо всех без исключения магусов неимоверно бесили любые шутки о крыльях.
Магусы, которые никому не признавались, что они магусы, выглядели очень подозрительно, и жители Огами, предпочитавшие держать ушки на макушке даже в мирные времена, сделали все возможное, чтобы не связываться со странными гостями. Так и получилось, что они застряли в маленьком порту на целых две недели, и все шло к тому, что придется им тут сидеть еще очень-очень долго.
«Капитана на борту нет, а я ничего не решаю, уж простите».
«О, я извиняюсь, но мы идем не в Гармсиль, а совсем в другую сторону».
«Гармсиль? Нет-нет, нам в… Ламар! Вот ведь незадача…»
«Пассажиров не берем».
«Я бы с радостью, но есть правило – женщин на такие маленькие корабли брать нельзя. Вы уж простите…»
«Светлая Эльга знает, я бы хотел помочь, но…»
«Увы, нет».
«Жалко вас, но…»
– Мне вас жалко, – сказал бродяга, прятавшийся от яростного полуденного солнца в тени склада. Он был очень старый и худой как рыба-игла, а тень оказалась такой густой и длинной, что они бы его и не заметили, сиди он по-прежнему тихо. – Ох, как же мне вас жалко-то, – повторил бродяга с ухмылкой.
Из его глазниц торчали крабьи глазки-бусинки на стебельках, и был он слепым – по крайней мере, об этом в первую очередь подумал Кайрен, борясь с приступом тошноты. Он глянул на Лару, ожидая, что она испугается или хотя бы побледнеет, но лицо невесты оставалось таким же бесстрастным, как и весь последний месяц, на протяжении которого она почти не покидала свою Внутреннюю библиотеку. Он ощутил легкую жалость – ну надо же, она не увидит такую диковинку. Очарованные морем встречались редко, особенно явные, как этот бедолага, – их уже не убивали, как двести лет назад, но дети моря по-прежнему боялись всех прочих детей.
– С чего вдруг тебе нас жалеть? – спросила Лара, и Кайрен вздрогнул от неожиданности. Выражение ее лица не изменилось, но глаза заблестели от присущего всему их роду любопытства. Это были первые слова, которые он услышал от нее за последние пять дней, и самая длинная фраза за целый месяц. Ее голос звучал чуть хрипло.
– Солнце светит ярко, – сказал бродяга, шевеля жуткими глазами. – Соль такая горькая. И они близко…
– Кто близко? – спросила Лара.
– Они близко, – повторил он, словно не понимая вопроса. – Они будут полосовать вас когтями, выпьют глаза, высосут кости. Так они всегда поступают с маленькой и беззащитной добычей.
Какого бы ответа Лара ни ждала, услышанное не могло не повергнуть ее в дрожь. Кайрен взял невесту за руку – пальцы были холодные и влажные. «Два чуда за день, – подумал он. – О Светлая, прости меня, но я прошу еще об одном…»
Обращаться к Светлой Эльге даже в мыслях было богохульством, ведь они с Ларой находились под покровительством другой богини – Всезнающей госпожи, чьи крылья охватывали день и ночь, свет и тень, жизнь и смерть… ее-то и следовало просить о помощи. Или о милости. Или о том и другом сразу. Но он не боялся богохульствовать и признался бы в этом Ларе, пожелай она спросить.
Он крепче сжал ее руку и повел дальше. Миг спустя они услышали, как бродяга бормочет:
– Хищные птицы. Они летят. Они уже близко…
– Я не сомневаюсь, что он безумен, – проговорил Кайрен просто потому, что не мог молчать.
Лара посмотрела ему прямо в глаза и ничего не сказала.
Большим несчастьем было застрять в Огами – порту, о котором Кайрен раньше не знал и хотел бы никогда не знать. Маленькие порты ему всегда не нравились, а этот оказался воистину омерзительным. Здесь жил проницательный и подозрительный народ, и, без сомнений, магусов в них признали с первого взгляда. А со второго поняли, что видят магусов-беглецов. Кайрен надеялся лишь на то, что огамийцы не поймут, какая причина заставила их покинуть родное гнездо. Если бы Лара вела себя иначе, они могли бы разыграть влюбленных, которые пошли против воли родителей, но с ее ледяным лицом такой спектакль вряд ли снискал бы успех у зрителей. Его надежда таяла как свеча, с каждым новым отказом все уменьшаясь. Она уже едва теплилась.
«Поищите шкипера Ристо, – сказал один моряк. – У него, по правде говоря, в башке временами ветер дует… Но, может быть, он отвезет вас куда надо. Голодный рыбак всякой рыбке рад».
А они и впрямь были очень, очень голодны.
В ремонтном доке воды было по пояс, и фрегату, который находился внутри, это сильно не нравилось, судя по прищуренным глазам и нервному трепетанию мачтового плавника. Возле правого борта корабля бродил юноша, и всякий раз, когда огромное существо начинало слишком уж сильно волноваться, он прижимал обе ладони к грубой шкуре и что-то неразборчиво бормотал нежным голосом.
– Прошу прощения? – окликнул его Кайрен. Других людей видно не было.
Моряк поднял голову. На вид ему было чуть меньше двадцати: высокий, широкоплечий, но какой-то… хрупкий, словно лишь недавно оправился после тяжелой болезни или раны. Грязное лицо пересекала повязка, прикрывавшая левый глаз.
– Чего тебе? Я занят, разве не видно?
– Это «Шустрая»? – За месяцы странствий Кайрен привык не обращать внимания на грубость, если она касалась лишь его одного, но не Лары.
– Ну, вроде как она, – сказал молодой моряк и, схватив свисавший вдоль борта трос, взлетел на палубу с быстротой и ловкостью рыбы-белки. – А что, дело есть?