Средневековье. Большая книга истории, искусства, литературы - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Басовская, Паола Волкова cтр.№ 53

И наконец, Святой Дух. Это смесь голубого и еще какого-то призрачного, неуловимого цвета, который создает нечто совсем уже бесплотное.

Все трое очень индивидуализированы, и в этом выражается неслиянность.

Удивительно, когда исследователи пишут о второстепенных деталях как о второй роли в кино. Здесь нет ничего неважного и второстепенного. Посохи ангелов, один указывает на лещадку. Лещадка — это постоянный средневековый пейзаж. Это Голгофа, это кремнистый путь, о котором писал Лермонтов: «Выхожу один я на дорогу; сквозь туман кремнистый путь блестит». И дуб Мамврийский. Разве это второстепенные детали? Второстепенных деталей нет, их не бывает. Конечно, центром иконы всегда является лик. Икона — ликовая вещь. Но все-таки детали не второстепенны, все они имеют равновеликое значение. Это что-то вроде символизма, хотя слово «символизм» не очень подходит к иконописи. Это некие знаки, это нереальное изображение. Икона — это явление, а не описательное изображение. Она никогда не описывает, это другой способ передачи информации. Поэтому изображение помещено на золотом фоне, из которого все является.

Величайший историк искусства Михаил Михайлович Алпатов написал статью. Он сделал интересное исследование: проследил мотивы драпировок в античности, в византийском искусстве и в древнерусском искусстве. Он показывал эволюцию этих драпировок. И правильно пишут, что есть нечто эллинистическое, неоплатоническое в этой иконе, в воззрениях Рублева, хотя неизвестно, знал ли он это слово, знал ли об учении неоплатоников или нет, видел ли он эти античные драпировки. Наверное, нет, наверное, это драпировки, которые он усвоил из Византии, из византийского текста. Эти драпировки, то, как лежат хитоны, все это — кантиленная музыка линий, то есть бесконечно продолжающаяся, нескончаемая музыка. Мы можем углубляться в религиозное содержание иконы, но если посмотреть на нее как на картину, то и как картина, по своим художественным качествам, она гениальнейшее произведение изобразительного искусства. Это уникальное явление: взять понятие и превратить его в образ, а этот образ сделать до такой степени нежным, трепетным, очищенным, почти звуковым… или наоборот, не звуковым, а выразить в нем молчание, молчание исихазма.

Обратим внимание еще на одну деталь, чисто изобразительную, которая свидетельствует о невероятной художественной искушенности художника. Головы у всех ангелов склонены, а клобуки на них ровные. И от этого создается особая гармония: они не наклоняются вместе с головами. Конечно же, эта икона может быть написана только индивидуально. Она не может быть написана ни с Даниилом Черным, ни с какими сотоварищами и ни с кем другим. И она написана в память о Сергии.

Существует свидетельство одного замечательного человека о смерти Андрея Рублева и Даниила Черного. Они умерли почти одновременно. Об этом написал великий деятель, очень строгий блюститель нравственности Иосиф Волоцкий, живший в конце XV — начале XVI веков. У него есть работа о святых отцах. И в этой работе он пишет: «Ради этого Владыка Христос прославил их и в конечный час смертный. Прежде преставился преподобный Андрей, а потом разболелся и спостник его преподобный Даниил. И находясь при последнем дыхании, увидел он почившего Андрея во многой славе и с радостью призывающего его в вечное и бесконечное блаженство».

Так что, по всей вероятности, Андрей скончался раньше, в 1430 году. А сразу же после него умер его соавтор, друг и вечный спутник Даниил Черный. Есть сведения, что они оба работали в Андрониковом монастыре, расписывали там собор. Раньше там, во дворе монастыря, находился камень, который свидетельствовал о том, что именно здесь, на этом месте, покоится прах Андрея Рублева. Теперь камня там нет, и убрали его вовсе не случайно, а потому что нет уверенности, что он похоронен именно там.

Хотя все сходится на том, что похоронен он в Спасо-Андрониковом монастыре. Жизнь его проходила в Москве, за исключением Владимира, в кругу людей, которые разделяли одни и те же убеждения. И Савва, и Никон, и Сергий, и его сопостник Феофан Грек — это было некое братство. И была великолепная московская школа, которая отчасти возникла под влиянием Андрея Рублева. Это была школа с византийским уклоном, но расцвет национального искусства в конце XIV, в XV и в начале XVI века был великолепный. Московская школа создает не просто школу иконы, она способствует общему художественному расцвету Москвы.

По-видимому, имя Андрея Рублева никогда не было забыто. Есть очень интересный факт XVI века, который свидетельствует о том, сколь почитаемо было это имя в России. Это так называемый Стоглавый собор 1551 года, который был собран, как сейчас бы сказали, по инициативе Ивана Грозного и проходил с февраля до мая, то есть несколько месяцев. Этот Стоглавый собор 1551 года должен был упорядочить церковные дела, церковную службу. И на этом соборе, который был призван к очень серьезной государственной и церковной работе, было сто глав, потому он и назван был Стоглавым. В том числе там были слова, которые относились к Андрею Рублеву, где он был назван Ондрей.

В уставе Стоглавого Собора написано: «Писати иконописцем иконы с древних переводов, како греческие иконописцы писали, и как писал Ондрей Рублев».

Надо, как обычно, расшифровать, что здесь написано. Стоглавый Собор утвердил канон Андрея Рублева. Как писал Андрей Рублев, так и оставить. И как ветхозаветную Троицу писали греческие мастера — тоже оставить. Вообще в иконописи принято два канона, два типа прописи: и ветхозаветный, и тип Андрея Рублева. И это удивительное событие, когда художник Средних веков является официально признанной точкой отсчета нового направления в искусстве.

Иван Грозный взял икону из Троицкой церкви и одел ее дорогим окладом, таким образом она была спрятана. К этому моменту она уже изрядно потемнела, а он ее спрятал под оклад. А уж Борис Годунов сделал ей драгоценный дар, одел ее необыкновенными золотыми ризами с каменьями, и мы не видели больше иконы, мы видели только лики и длани, все остальное было закрыто, и лики темнели, темнели и темнели.

Собственно, рождение той иконы, которую мы знаем сейчас, постепенное: оно шло с 1904 года по 1925 год. 1904 год вообще считается годом открытия иконы для отечественной и мировой культуры, иконы как абсолютной художественной ценности. Общество, которое прошло через все искусы времени (к 1904 году уже был кубизм и все что угодно), было подготовлено к восприятию необычного для него искусства. Конечно, в 1904 году открытая или освобожденная от позднейших записей икона, созданная определенной школой реставрации, явилась в своей драгоценной красе. И она потрясла мир, она потрясла соотечественников. О ней стали писать. О ней писал не только Волошин, о ней писали Пунин, Грабарь, Дмитрий Сергеевич Лихачев. Самые большие специалисты писали об иконе.

Икона обрела еще одно качество: предмет религиозно-церковного искусства становится произведением искусства, как картина. Время внесло корректировки, и это, наверное, правильно. Для художников Возрождения и Джотто, и Боттичелли, и Пьеро делла Франческа тоже были иконописцами. Однако мы воспринимаем их картины просто как живопись эпохи Возрождения. Это живопись необычайной красоты и точности, выверенной руки, выверенного глаза, высокого чувства, глубочайшей веры, особого отношения к цвету. И поэтому она оказала огромное влияние на искусство и впечатление производила грандиозное.