Автор рисует размытый портрет педогебефилов, с которыми она беседовала, и заканчивает статью предположениями, что нужно сделать, чтобы помочь людям с подобными наклонностями. Ее главный посыл: «Риск преступлений может быть снижен, если мы сделаем тему педофилии более открытой и обеспечим социальную поддержку и контроль для педофилов».
Если эти интересы врожденные, а генетика не подвластна контролю человека, как мы можем называть их злодеями? И как нам помочь тем, у кого есть такие сексуальные предпочтения?
Чтобы снизить вероятность того, что педогебефилы станут преступниками, было выдвинуто несколько инициатив, в том числе организация телефонов доверия и предоставление психотерапии. Эта деятельность в целом направлена на обучение управлению сексуальными желаниями, а не на излечение от них. Анонимные телефоны доверия и сообщества для педогебефилов становятся более доступными, а мы понимаем: для того чтобы предотвратить сексуальное насилие над детьми, нам нужно стимулировать жертв и людей с такими предпочтениями открыто говорить об этом. Если отстраняться и исключать педогебефилов из общества, это не поможет предотвратить их преступные действия, так что это непродуктивно. Среди подобных инициатив: «Прекратите это немедленно!» (Stop It Now!) в Великобритании, «Добродетельные педофилы» (Virtuous Paedophiles) в США и «Проект “Темное поле”» (Projekt Dunkelfeld) в Германии, их цель — обеспечить помощь благодаря психологической поддержке, которая позволит людям удерживаться от действий в соответствии со своими импульсами.
Несмотря на то, что лечение педогебефилии по большей части происходит уже после того, как люди совершают преступление, существуют инициативы, которые предлагают превентивные меры. Некоторые клиники (их пока мало) начинают оказывать психологическую поддержку тем, у кого есть сексуальные фантазии, связанные с детьми, и тем, кто боится, что начнет воплощать их в жизнь. Но во многих странах осуществлять такую деятельность трудно, поскольку люди могут желать помощи, но бояться, что врач или психотерапевт сообщит о них полиции. Есть разумный страх, что строгая конфиденциальность в некоторых случаях помешает предотвратить вред. Тем не менее некоторые терапевты считают: для того, чтобы система начала работать, требуется гарантия строгой конфиденциальности.
Этот подход крайне спорен. Если человек скажет врачу, что совершает преступные действия с ребенком, и полиция, и общество, безусловно, будут считать, что им следует знать об этом. Но с позиции уменьшения вреда, возможно, лучше, чтобы педогебефил имел возможность говорить с кем-то о своих импульсах и действиях и не был полностью изолирован. Только так он сможет получить помощь, чтобы справиться со своими фантазиями и научиться их контролировать.
В то время как телефоны доверия для педогебефилов часто обещают анонимность лишь по телефону, немецкий «Проект “Темное поле”» пошел еще дальше. Это единственная организация во всем мире (насколько я знаю), которая предоставляет полную анонимность для тех, кто приходит лично
[213]. Петя Шухманн, психолог, сотрудничавшая с «Проектом “Темное поле”», советует некоторым из тех, кто звонит по анонимному телефону доверия, посещать терапевтические сессии. В 2015 году у нее взяли интервью об опыте работы в проекте. В беседе она сообщила, что люди, выходящие на контакт, по-настоящему отважны и признаются, что испытывают облегчение, отыскав человека, с которым могут наконец-то поговорить. Понимание, что ты — педогебефил, может быть травматичным опытом.
Психотерапевт уверена, что педогебефилия сродни «болезни», и утверждает, что задача программы для таких людей — «научить их сознавать ответственность за свои сексуальные желания»
[214]. Предлагаемая проектом психотерапия нацелена на помощь в обучении контролю над импульсами и изживанию определенных убеждений, которые могут существовать у этих людей (что дети сексуально заинтересованы в них или хотят заняться с ними сексом). Считается, что снижение актуальности этих убеждений снижает и риск совершения преступлений.
В то время как телефоны доверия и психотерапия обещают сократить уровень сексуального насилия над детьми, долгосрочные результаты этих вмешательств пока не известны. И все же я считаю, что эти инициативы как минимум помогают им справляться со своими импульсами, а не подавлять, игнорировать их или действовать в соответствии с ними.
Один педогебефил, проходивший курс психотерапии от «Темного поля», в интервью BBC сказал: «У меня не жирные волосы, я не ношу очки с толстыми линзами или потрепанную одежду... У педофилов нет какого-то типичного образа, как себе воображают люди. Мы все разные и совершенно нормальны. Единственное, что у нас есть общего, это сексуальное влечение к детям. Я учусь контролировать свои сексуальные желания»
[215].
Есть и другой спорный способ справиться с педогебефилией — кастрация. Физическая кастрация подразумевает хирургическое удаление яичек. Хотя опциональная физическая кастрация сексуальных преступников все еще возможна в Германии и Чехии, ее жестко критикуют в Европейском комитете по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания, и ее почти перестали делать с 1940-х годов, когда была внедрена химическая кастрация
[216].
Химическая кастрация — способ лечения педогебефильных мужчин (обычно тех, кто уже совершил преступление), который подразумевает регулярные инъекции антиандрогенных препаратов. Эти лекарства временно лишают человека сексуального влечения, и эрекция становится практически невозможной. В одних странах химическая кастрация является опциональным наказанием, в то время как в других (в Польше, Индонезии, Чехии, Австралии, Корее и некоторых штатах Америки) ее можно потребовать для осужденных сексуальных преступников. Именно принудительное использование этих препаратов было широко раскритиковано по гуманитарным причинам. Кроме того, как утверждают психиатры Дон Грубин и Энтони Бич, «врачи должны избегать роли агентов социального контроля»
[217].
Но на самом базовом уровне помогает ли кастрация? Исследования, посвященные физической и химической кастрации, демонстрируют многообещающие результаты. Врачи в Германии и Чехии утверждают: те, кто выбрал физическую кастрацию добровольно, отмечают позитивный эффект и находят, что так им легче контролировать свои импульсы
[218]. Сторонники химической кастрации также заявляют, что видят положительный результат
[219], однако некоторые исследователи, включая Александру Льюис, советуют нам относиться к таким данным с осторожностью. В 2017 году, проведя обзор научной литературы по химической кастрации сексуальных преступников, Льюис обнаружила, что, хотя в целом наблюдалось снижение влечения и сокращение действий в соответствии с влечением, проведенные исследования были недостаточно качественными, чтобы делать однозначные выводы
[220].