Дядя Дилан напомнил нам историю самого первого Рождества в далекой-далекой стране. Мы помолились за наших солдат и за всех молодых людей, которые оказались втянуты в чужую войну. Помолились за их матерей, жен и сестер, который ждут и надеются.
Потом мы спели «Тихую ночь», «В яслях» и «Первое Рождество». Я сжала в руке медальон, помолилась за маму, Тони и Фредди и попросила Боженьку обнять моего папу и доставить его домой живым и невредимым.
После службы мы подошли к маленькому алтарю в боковом приделе церкви и преклонили колени перед вертепом. Мария склонилась над пустыми яслями, а Иосиф стоял рядом.
– А где Иисус? – спросила Олив. – И где пастухи с ангелами?
– День рождения Христа только завтра – тогда они и появятся.
– Ну вообще-то уже сегодня, – уточнила Лотти, – потому что уже перевалило за полночь.
– Тогда его надо поскорее принести, правда? – сказала Олив.
– Думаю, скоро принесут, – успокоила ее я.
На Рождество Лотти должна была остаться у нас, потому что ужасная женщина Элиза Страт планировала встретить праздник с сестрой, которая, по словам Лотти, была не менее ужасной.
– Я лучше одна просижу все Рождество, чем с этими двумя, – заявила моя подруга.
Когда мы направились к дому, стоял настоящий мороз. Дядя Дилан нес задремавшую Олив на спине. Небо было темным, как чернила, и звезд было так много, что казалось, будто над нами расстелили сверкающее покрывало.
– Я навсегда запомню это Рождество, Нелл, – сказала Лотти.
– И я тоже.
Мы взялись за руки и вошли в дом.
Глава четырнадцатая
Наутро я проснулась раньше остальных. Лотти крепко спала рядом. Ее распущенные темные волосы рассыпались по подушке и закрыли лицо. Одна рука лежала у меня на животе, и от этого меня охватило какое-то теплое, уютное чувство.
Мне не хотелось покидать этот дом, но, по крайней мере, у меня останется Лотти. Я перевела взгляд на Олив, которой сегодня постелили на полу. Она, как обычно, спала на животе, отвернув лицо в другую сторону, периодически издавая звуки, похожие на писк котенка. Я лежала и думала о нашей семье, оставшейся в Рэннли-Корте, и о том, как бы мне хотелось встретить это Рождество с ними. Я знала, что им будет точно так же не хватать нас с Олив, как и нам не хватает их.
Лотти пошевелилась и открыла глаза, а затем улыбнулась.
– С Рождеством, Нелл, – сказала она.
Я заставила себя приподняться.
– С Рождеством, Лотти.
Потом я наклонилась к Олив и аккуратно потрясла ее за плечо.
– Просыпайся, соня, Рождество наступило.
Сестренка со стоном зарылась в одеяло.
– Я спать хочу, Нелл, – пожаловалась она, зевая.
– Понимаю, милая, но ты же не хочешь проспать все Рождество, а?
– Не хочу, но у меня глаза не открываются. Наверное, они еще не проснулись.
– Идем, девочки, мне кажется, из кухни пахнет яичницей с беконом, – объявила я, скидывая с себя одеяло и выбираясь из постели.
Мы быстро оделись и побежали вниз. В камине горел огонь, а в углу стояла красивая елочка, наполнявшая комнату хвойным ароматом. Глаза у Олив стали размером с блюдца.
– Откуда она взялась?
– Дяденька Дядя принес ее вчера, – объяснила тетя Бет.
– Это и было его секретное задание? – улыбнулась я.
Она кивнула:
– Мы хотели сделать вам сюрприз.
Олив подошла ближе и уставилась на деревце, которое доставало почти до потолка, и потрогала ярко-зеленую хвою.
– Я скучаю по маме, – сказала сестренка и принялась громко всхлипывать.
Тетя Бет обняла Олив и села вместе с ней на пол, покачивая ее, пока та не перестала плакать, а потом поцеловала в макушку.
– Уверена, мама тоже по тебе скучает, солнышко.
Я посмотрела на Лотти и увидела, что ее глаза тоже наполнились слезами. Мы были в таком чудесном месте, но мечтали лишь о том, чтобы в этот день оказаться дома, с нашими семьями.
– Вижу, настроение у всех праздничное, – вздохнула я, и все рассмеялись.
После завтрака мы с Лотти пошли погулять по деревне, а Олив осталась помогать тете Бет готовить праздничный обед. Дяденька Дядя ушел в церковь читать проповедь.
Мы договорились встретиться с Герринтом и остальными ребятами возле пекарни.
– Тебе ведь нравится Герринт, да? – сказала я.
Лотти не ответила, но улыбнулась.
– Я угадала?
– Возможно, – ухмыльнулась она.
– Он тебе нравится как парень? Или просто как друг?
– Не уверена, что между этими вариантами есть какая-то разница.
– По-моему, есть, Лотти, хотя я не большой знаток по этой части.
– Как и я. У меня никогда не было ни мальчика-друга, ни парня. Он мне просто нравится, и, поверь мне, Нелл, это уже само по себе чудо.
– У меня тоже никогда не было парня, – призналась я.
– У тебя еще куча времени впереди.
– Я знаю.
– У меня кое-что для него есть, – смущенно сообщила мне Лотти.
– Правда?
Она кивнула и достала из кармана открытку.
– Ты подаришь ему открытку?
– Внутри я написала свой адрес.
– В смысле, адрес старухи Страт?
– Нет, мой адрес в Брайтоне.
– Ого, Лотти, это уже серьезно, почти как предложение руки и сердца, – хихикнула я.
Она шутливо пихнула меня кулаком:
– Помнишь, что говорил мой отец, Нелл?
– Твой отец много чего говорил.
– Что нужно посмотреть в лицо страху и все равно решиться. Поэтому я написала на открытке свой адрес и оставила отпечаток поцелуя внизу.
– Поцелуя?
– Да, и теперь думаю: вдруг это уже слишком?
– Нет, мне кажется, твой отец прав насчет страхов и всего такого прочего. Думаю, Герринту будет очень приятно получить поцелуй в рождественское утро.
– Правда?
– Да. А кто бы не хотел получить поцелуй на Рождество?
– Ну, это смотря от кого, – возразила Лотти.
Пекарня была закрыта, и мальчишки дрожали, стоя на холоде у дверей. Кроме Герринта и Дэвида пришли Риз, Эффан и Элид. Мне эти имена казались очень красивыми. Имена мальчишек в Бермондси не шли с ними ни в какое сравнение. Наш Тони – сокращение от «Энтони» – получил имя в честь святого Антония, которого так любила мама. У Тони были друзья, Дэннис, Джордж и Билли, а братьев Анджелы звали Робби и Стэнли. Я решила, что, если у меня когда-нибудь родится сын, я обязательно дам ему валлийское имя.