Соленая тропа - читать онлайн книгу. Автор: Рэйнор Винн cтр.№ 5

* * *

Ласточки прилетели позднее обычного, поодиночке и по двое. Наконец-то добравшись домой после своего грандиозного путешествия, они порхали между буковыми деревьями, глотая насекомых. Вот бы и мне стать ласточкой, свободно мчаться, куда душе угодно, и возвращаться домой, когда захочу. Я разломила хлеб, чтобы угостить Смотин, и вышла в прохладу июньского утра. Воздух был нежным и легким, он ласкал мои щеки, обещая чудесный день. Я протиснулась в узкий проход между кустами дикой груши, из которой состояла живая изгородь. Эти кусты я как-то купила на распродаже в питомнике. Они продавались как бук, но выросли в колючие кустики с мелкими листьями, без плодов и с дурным характером – каждый раз, проходя мимо, я за них цеплялась. Я потерла свежие царапины на руке, алевшие среди старых, уже затянувшихся и побледневших. Теперь заниматься обрезкой изгороди не было смысла. Поле было теплым, и зацветающий клевер наполнял его сладким ароматом меда. Ночью здесь снова резвились кроты, и тут и там виднелись бугорки свежей земли. Я на автомате разровняла их ногой, продолжая по привычке заботиться об этой земле – о нашей земле. Мот когда-то отвоевал это поле у огромных сорняков. Он наотрез отказывался пользоваться пестицидами, а трактора у нас еще не было, так что он вручную выкосил все два акра, убрал мусор, выкопал крапиву. Затем он восстановил окружавшую поле каменную изгородь, сложив из десятилетиями валявшихся на земле камней аккуратную стену. В этом поле дети наших гостей собирали еще теплые, только что снесенные яйца, а по весне кормили ручных ягнят. Здесь мы бессчетное количество раз играли всей семьей в крикет и лежали в высокой, еще не скошенной на сено траве, любуясь звездопадом. Наша земля.

Смотин нигде не было видно. По утрам она всегда подходила к изгороди за своим куском хлеба. Всегда. Отправившись ее искать, я уже знала, что увижу. Она лежала в своем любимом местечке под буками, вытянув в траве голову, будто спала. Она знала. Знала, что не сможет покинуть свое поле, свое место, и просто умерла. Положила голову на землю, закрыла глаза и умерла. Я погладила ее мохнатую морду, в последний раз провела рукой по кривому рогу, и у меня внутри все сжалось. Больше сдерживаться я не могла. Отдавшись отчаянию, я свернулась калачиком в траве рядом со Смотин и разрыдалась. Я содрогалась от рыданий, пока у меня не кончились слезы, пока мое высохшее от потерь тело не замерло, полностью опустошенное. Перед моим лицом колыхалась трава, над головой шумели буковые деревья, а я лежала и пыталась умереть, освободиться и отправиться к Смотин, чтобы беспечно летать с ласточками и никогда не покидать ферму, никогда не видеть медленной гибели Мота. Позволь мне умереть сейчас, пусть я умру, не оставляй меня одну, дай мне умереть.

Я взяла лопату и начала рыть землю, чтобы похоронить Смотин в ее поле, рядом с сестрами. Подошел Мот, и мы вдвоем молча копали яму, отказываясь говорить, отказываясь признавать реальность растущей ямы. Чернота, в которую мы заглянули накануне, была слишком страшной, слишком новой, чтобы мы признали ее реальность, даже в теории. Я накрыла голову овцы кухонным полотенцем – мы не могли смотреть, как ей на морду падает земля. Она умерла. Все кончилось. Вместе с ней мы похоронили ту мечту, которой была для нас наша ферма.

Когда мы навсегда покинули свой дом, у нас было две недели на то, чтобы вывезти свои немногочисленные пожитки в сарай к другу и придумать какой-то план действий. Дети не могли нам помочь: они оба еще учились в университете, снимали жилье вместе с другими студентами и едва сводили концы с концами. Брат Мота как раз уехал в отпуск и пустил нас пожить к себе, но через две недели он вместе с семьей должен был вернуться, и нам предстояло куда-то съехать. Мы находились всего в двадцати милях от дома, совсем рядом, но вернуться туда не могли. Это была пытка. В шоке от расставания со своим домом, не в силах осознать новость, услышанную от врача, мы провели первые дни как во сне, в каком-то тумане.

Голос разума настаивал, что нам нужно поскорее найти работу и съемное жилье. Мы ведь потеряли не только дом, но и свой маленький гостиничный бизнес, так что источника дохода у нас не осталось. Чтобы заново отстроить жизнь, нужна была работа. Но ведь не исключено, что времени нам оставалось всего ничего, прежде чем здоровье Мота окончательно пойдет на спад – сначала паралич, а за ним смерть. Я не могла оставить его дома и выйти на работу, я чувствовала необходимость проводить с ним каждую драгоценную минуту, пока он относительно здоров. Я хотела сберечь как можно больше воспоминаний, чтобы потом, когда останусь одна, перебирать их, словно сокровища.

Я ненавидела врача, который сообщил нам диагноз. «Лучшее, что я могу для вас сделать, Мот, это быть с вами честным». Это было худшее, что он мог сделать. Лучше бы он промолчал и позволил мне и дальше жить в неведении. Я не хотела видеть черную пропасть своего будущего при каждом взгляде на Мота. Эти дни мы пережили так, будто только что вернулись с поля боя, израненные, испуганные и потерянные.

Мы могли бы поселиться в палатке, пока не найдем варианта получше, но даже самое дешевое место в организованном кемпинге стоило восемьдесят фунтов в неделю – для нас это было слишком дорого, а пособие, положенное бедным на оплату жилья, не разрешалось использовать для оплаты туристического лагеря. Ни у кого из знакомых не было ни свободной комнаты, ни места в саду, куда нас могли бы пустить больше чем на несколько недель. Нам нужно было место, чтобы собраться с мыслями и осознать произошедшее. Стояла середина лета, самый сезон отпусков, и все дома на колесах уже арендовали туристы, причем задорого.

В идеальном мире мы нашли бы съемное жилье, но когда твой дом отобрали за долги, арендовать что-то практически невозможно. Банки считали нас неплатежеспособными и отказывали в кредите. Мы могли бы встать в очередь за муниципальным жильем для бедных, но наш случай не считался приоритетным, и пока нам могли предложить только комнату в общежитии для наркоманов и алкоголиков. Темноволосая девушка с тугим хвостиком и сильным валлийским акцентом, принявшая нас в отделе социального обеспечения, сказала:

– Ну если вы не умрете совсем скоро, хотя бы в течение года, то вы не так уж и больны, верно? Судите сами, вот и как мне тогда считать ваш случай приоритетным?

В этот момент мы точно поняли, что лучше поселиться в палатке.

Вернувшись домой к брату Мота, я уставилась в окно, оцепеневшая, не в силах больше ничего придумать.

– Я даже рад. Не представляю, как бы мы поселились в муниципальном жилье так близко от фермы. У меня бы сердце не выдержало.

Кроме того, мы бы сделались темой для разговоров всех соседей на много месяцев вперед – в деревне все знали всё про всех.

– Это факт. На ферме мы могли бы укрыться ото всех, да? На нашем острове.

Ферма была для нас именно что островом, во всех смыслах слова. Как только мы съезжали с дороги и углублялись в лес, весь мир оставался где-то далеко. Постепенно сквозь деревья проступал вид на ферму – и как будто открывалась другая вселенная: со всех сторон старые поля, разделенные живыми изгородями. Впереди тянулась гряда гор, величественных и высоких на западе, уходящих вдаль на востоке, а между ними змеилось нежное гладкое облачко. Крупный сарыч, расправив крылья, кругами уходил в небо и зависал в голубом воздухе, где-то между вершинами деревьев и горами. Как только лес за нами смыкался, мир дорог, деревень и человеческого шума оставался далеко позади. Но теперь, лишившись своей безопасной гавани, мы неслись на плоту отчаяния вниз по течению, сквозь густой туман, не зная, где пристанем к берегу, да и будет ли он вообще, этот берег.