— Божееее…, — прерывисто и надорвано, заставляя его ускорить темп, каким-то сумасшедшим шепотом, сжимает его пальцы судорожно внутренними мышцами. Пока она не закричала, откидываясь на капот, со скрежетом ногтей о железо, сотрясаясь в оргазме, заставляя его заорать вместе с ней и дернуть змейку на штанах, высвобождая каменный член, направляя в нее и вонзая одним сильным движением так глубоко, что она подалась вперед и охнув, обхватила его шею. Заметил, как по ее щекам текут слезы, и она вся дрожит, и эта сумасшедшая дрожь передается и ему. Захватил волосы одной рукой сзади. Влажные, гладкие, притянул ее к себе и с первым же толчком вцепился своими губами в ее опухший рот, подхватывая под ягодицы, чтобы вонзиться еще глубже.
С ума сойти, какая же она чувственная, страстная. Извивается, сводит с ума, заставляет погружаться глубже, впиваясь своими короткими и острыми ноготками ему в ягодицы.
Сумасшедшие шлепки тело о тело… Подхватил под упругую попку, развернулся, усаживаясь на капот и опрокидывая ее на себя, так, чтоб стала коленями на машину, и он мог видеть, как ее грудь подпрыгивает вверх, как Нина запрокидывает голову и заставляет его рычать от дикого нетерпения, от сумасшедшей силы воли, чтобы не кончить немедленно.
Как же нагло и дико эта девчонка скачет на нем, а член бьется внутри ее тела, достает туда, где оно кончается, цепляет что-то внутри, и она воет от этих толчков.
За волосы к себе, обхватывая поясницу, ускоряясь, хватая ртом красные соски, кусая их в исступлении, засасывая глубоко в рот с довольным мычанием.
Резко поднял со своего пульсирующего члена и снова насадил, не отрываясь от этих глаз… и видит те глаза. Или они одинаковые… Смотреть в них так правильно, так естественно. И он кончит вот-вот, его разорвет к такой-то матери под этим пьяным взглядом синих глаз. Только та…та никогда его вот так не хотела. Никогда не отдавалась сама. А он мечтал, Дьявол свидетель, как он мечтал, что однажды она точно так же будет кричать и извиваться на нем, стонать и закатывать глаза.
Опять подхватил Нину и встал, продолжая толкаться даже так, стоя, удерживая ее на весу, снова уложил на капот спиной, забрасывая стройную ногу к себе на плечо, упираясь руками возле ее головы и толкаясь с надсадными рыками. Быстрее и быстрее. Пока она не закричала, выгнулась, стискивая его член, выдирая из него оргазм следом за ней. Оргазм, заставивший его закричать и бешено спустить в нее свое семя. Под судорожные спазмы ее экстаза, кончал и мотал головой от запредельного адского кайфа.
Задыхаясь, смотрят друг на друга, вздрагивая после наслаждения, подался вперед, прижался лбом к ее лбу, выдыхая со свистом, поглаживая ее волосы, не отпуская, не выходя из ее тела, нашел горячие покусанные губы. Потерся о них своими губами.
— Поехали, — прохрипел в этот рот и уже знал, что не домой. Он повезет ее в гостиницу, чтобы убедиться, что ему не показалось, а еще, чтобы не отпускать. Не сегодня…
— Нет… Мати, — выдохнула, оттягивая его от себя.
— Что?
— Мати плачет… я знаю.
— Проверим… и, если нет.
— Плачет, — с уверенностью сказала и сжала ворот платья.
Альварес набрал номер жены, убирая с лица Нины влажные пряди волос.
— Что? — злобно выкрикнула жена.
— Что делаете?
— Ничего. Слушаю, как твой сын ревет в своей комнате. Я говорила тебе, что эта няня все портит. Она приучила его спать с ней, приучила к сказкам и укладываниям. Дети не должны портить жизнь родителям и… где ты, черт тебя раздери?
— Я скоро приеду. Посиди пока с Мати.
Отключил звонок.
— Откуда ты знала, что он плачет?
— Он сказал мне… плачет каждую ночь.
— Мати не разговаривает.
А сам не может удержаться и трогает, и трогает ее лицо, ее веки.
— Мати уже давно разговаривает, Арманд…
— Давно?
Она кивнула.
— Как ты это делаешь с нами? С ним и со мной? Ты закодирована сводить с ума мужчин Альварес?
— Не знаю… поехали, пожалуйста.
Дернул ее к себе.
— У кого ты была сегодня?
— Забирала бумаги у своего юриста.
— Какие бумаги?
— А я должна все рассказывать? Это не обговаривалось в договоре.
Словно дала ему отрезвляющую пощечину.
— Не должна. Поехали.
Стащил ее с капота, поставил на ноги, и, когда пошатнулась, подхватил на руки и отнес на переднее сиденье.
Глава 17
Он специально такой… Это игра. Только сердце замирает и бьется, замирает и бьется. Арманд никогда не был таким с Таней. Точнее, был. Один раз. В том парке с чертовым колесом. И все. Потом она видела только циничного зверя-потребителя, который унижал и топтал, понукал и ласкал через унижение. И внутри диссонанс. Как будто меня разорвало на две части. Одна из них Таня, которой сердце и душу вырезали тупыми ножницами, а вторая Нина… и они готовы сцепиться насмерть. Сцепиться за него и уродовать друг друга с бешеной яростью. Одна за то, что вторая предает, трахается с врагом и кончает с ним, а вторая за то, что первая мешает наслаждаться… мешает радоваться и чувствовать эйфорию. Как же сильно хочется забыться, отдаться этому смерчу, позволить закрутить себя и растереть в пепел.
Он сжимал мою руку, пока мы ехали домой. Гладил мои пальцы. Ни один мужчина в моей жизни не был со мной нежен. Я не знаю, что это такое, и эта ласка, эти сладкие прикосновения словно смазывают каждую рану бальзамом. Я невольно глажу его пальцы в ответ, и к щекам приливает кровь, когда вспоминаю, что эти пальцы умеют творить с моим телом, какие громкие стоны выдирают из него. Таня внутри шипит «убери руку, не позволяй ему трогать наше сердце, не позволяй искалечить снова и поставить на колени… мы уже не встанем. Второй раз у нас не хватит сил… Мы должны ради Мати его уничтожить!» И я знаю, что она права, знаю, что так и нужно сделать. Играть, отталкивать и снова играть, а потом столкнуть в яму и безжалостно засыпать землей. Ведь я даже мысленно наваяла ему памятник с портретом и датами рождения и смерти. Даже представляла, как скажу Матео, что его отец умер… И, нет, ничто во мне не ужасалось. Я могла вычеркнуть его из своей жизни и из жизни сына так же легко, как он вычеркнул меня и забыл.
— Уверена, что он виноват?
Владимир, как будто какой-то безжалостный прокурор, способный заставить меня испытывать угрызения совести.
— Уверена, что правильно делаешь, наказывая их обоих?
— Муж и жена — одна сатана. Они были заодно. Я не верю, что он ничего не знал, когда она держала меня в подвале в их доме и относилась хуже, чем к собаке.
— Мог не знать. Поверь, жизнь очень непредсказуемая штука. Она не сравнится ни с одной самой изощренной выдумкой!