– Жопу в кресло опустил, живо! – прорычал Джемисон.
На этот раз от стены, потянувшись к оружию, оттолкнулись и Дальтон, и Тиббс. Но Джемисон, если и был при оружии, даже не шевельнулся. Хартинг понимал: сколько бы его визави ни пыжился, а жизнь и смерть шефа резидентуры целиком в его власти. Джемисон, несмотря на всю косность мышления, явно был человеком неглупым и тоже прекрасно это понимал, однако страха не проявил. Наоборот, вольготно откинулся на спинку кресла. Понимал Хартинг и другое: убийство Джемисона повлечет за собой немало сложностей, – и посему даже слегка встревожился, как бы шеф местной резидентуры не выкинул чего-либо глупого, вынуждая убить его. Нет. Пожалуй, лучше уж сделать, как велено.
Медленно опустившись в кресло, Хартинг стиснул электронной рукой край металлической столешницы.
– Итак, отправили меня с этой работой за моря. Снабдили уймой всяких игрушек, а главное – винтовкой с прицелами да лазерами любых сортов. Вот только природа… климат там для техники ужасно был неблагоприятен. И вот, когда дело вправду запахло жареным, вся эта техника меня подвела. Пришлось ее бросить, и остался я с краденым АК-47 да старым папкиным «тысяча девятьсот одиннадцатым»
[11]. У старичков АК, знаешь ли, проблем куча, но, что ты ни говори, а когда было надо, он стрелял себе и стрелял, даже когда папкин «тысяча девятьсот одиннадцатый» спекся. Ну, одним словом, в подобном деле я уж давненько не бывал, но знаешь, что после этого начал брать с собой в поле?
– Нет, – сказал Хартинг, невероятным усилием воли заставив себя подыграть и с нетерпением ожидая окончания встречи.
– М-14, – отвечал Джемисон.
Заметив краем глаза одобрительный кивок Тиббса, доктор бросил на бывшего снайпера «Дельты» вопросительный взгляд.
– Винтовка старой модели, – пояснил ему Тиббс.
Задним числом Хартинг решил, что об этом, вероятно, мог бы догадаться и сам.
– Точно в яблочко, – подтвердил Джемисон, развалившись в кресле вольготнее прежнего.
– Мы предлагаем полное материально-техническое обеспечение, – сообщил Хартинг, хотя сам не понимал, зачем зря мозолит язык: ведь это – все равно, что разговаривать с кроманьонцем.
– А тебе не приходило в голову, что в тесном, сплоченном сообществе ваше материально-техническое обеспечение наверняка кто-нибудь да заметит? К тому же, купить с потрохами какого-нибудь обиженного на боссов сикарио
[12], думаю, обойдется куда дешевле. Ты, видишь ли, не понимаешь этого мира и, судя по Будапешту, никогда не поймешь. Сюда не возвращайся до тех пор, пока меня не заменят, да и после моли Бога, чтоб мой преемник оказался дураком.
Хартинг молча взирал на него, мимоходом отметив, что от досады смял пальцами край металлической столешницы.
– Чего сидим? Конец разговору, – подытожил Джемисон, кивнув в сторону двери, которой Хартинг без промедления и воспользовался.
Глава двадцатая
В гостиничное окно, крадучись, проник первый утренний луч. Гаррисон, вздрогнув, проснулся, вскинулся, повернулся набок. Бросив взгляд на подушки, он обнаружил, что Джины рядом нет. Охваченный иррациональной паникой, неуместной в этой жизни оперативной паранойей, он поспешил сесть и принялся оглядывать комнату, пока не нашел на прикроватном столике записки.
«Отправилась раздобыть нам завтрак, скоро вернусь», – сообщали строки, наскоро нацарапанные на обороте счета.
Бритье Гаррисон полагал одним из столпов, краеугольных камней цивилизованной жизни. Вдруг из соседней комнаты раздался шум, заставивший его замереть. Всего-навсего тихий щелчок. Такой тихий, что вполне мог ему просто почудиться.
– Джина?.. – окликнул он, однако в этом звуке чувствовалось нечто вороватое, совсем не похожее на Джину, даже если б она старалась двигаться тише, чтоб не будить его.
Покосившись влево, Гаррисон дотянулся до зеркала и развернул его к распахнутой двери, ведущей из окутанной паром ванной комнаты в гостиничный номер.
Движение. Приглушенный треск очереди… только звук необычен. Стреляли не пулями. Отраженное в зеркале, лицо Гаррисона треснуло под ударами усыпляющих дротиков, но сам он уже скользнул в сторону.
Первого заглянувшего в ванную Гаррисон рванул на себя и мертвой хваткой стиснул его горло. Когда в ванную с шумом ворвался еще один стрелок, Гаррисон, не выпуская первого противника, метнулся ко второму и врезался в него спиной. С разгона притиснув врага к запотевшему кафелю, он мрачно усмехнулся: в глазах первого стрелка мелькнул страх. Задыхающийся, умирающий, он осознал, что ошибся дверью, что вошел в комнату к дикому зверю. На лице самого Гаррисона застыла гримаса беспощадного бешенства. Оба незваных гостя принялись палить наугад, дротики со снотворным полетели куда угодно, только не в цель, не в Гаррисона. Ударив за спину локтем, он услышал страдальческий хрип; в надежде повредить дыхательное горло швырнул о стену того, которого держал за глотку, и, не давая атакующим опомниться, вонзил в обоих пару подвернувшихся под руку дротиков. Удар, другой – и первый стрелок упал. Второго Гаррисон отбросил на пол, сокрушив его головой унитаз.
Обоих хотелось убить – требовалось убить по всем правилам тактики: оставлять их живыми за спиной ни к чему. Глядя на них сверху вниз, Гаррисон видел множество способов это сделать, однако пробившаяся сквозь целеустремленную, сдержанную ярость наружу мысль: «Джина!» – заставила сорваться с места.
Выбежав в коридор, ведущий к стойке портье, Гаррисон врезался в рослого бородача. Не обращая внимания на сбитого с ног, он огляделся по сторонам, но Джины не обнаружил и устремился дальше, в холл.
Вдруг шаг его замедлился. Ноги повели себя как-то странно. Океан за стеклянной дверью отеля словно бы затянула мутная пелена. Ноги подались, подогнулись, точно резиновые, но Гаррисон знал: он должен бежать, должен найти Джину. Одна беда: ноги окончательно перестали повиноваться, а, упав на колени, далеко не убежишь…
– Эй, приятель, что с тобой?
Акцент. Европеец, а может, уроженец Восточной Европы – не разобрать.
Опрокинувшись на спину, Гаррисон уставился в потолок, не в силах даже поднять руки. Кто-то склонился над ним. Ага, это тот самый, рослый, которого Гаррисон сбил с ног в коридоре. Судя по безвкусной пестрой рубашке и шляпе – турист… но леденящий холод голубых глаз свидетельствует о чем-то ином. А это что за штука?
Стоило Гаррисону узнать в предмете в руках незнакомца автоматический шприц, весь окружающий мир разом исчез.
Глава двадцать первая
Кей Ти побросала в вещевую сумку кое-что из одежды и даже несколько вещиц личного свойства, скопившихся у Бладшота на сей раз, и, оглядевшись напоследок, увидела на столе монету – ту самую, памятную, ее подарок. Присев на койку, она взяла монету со стола, провела по кромке кончиком пальца. Нет, ее рассказ ложью не был. Когда-то эта монета кое-что значила для нее. Как и верность собственным принципам, и здорово поистертое, но мало кем понимаемое слово «честь». Теперь монета стала всего-навсего реквизитом. Еще одним способом манипуляции Бладшотом, еще одним средством склонить беднягу к выполнению воли Хартинга и его хозяев…