Теперь смысл их слов стал ясен. Лог поморщился. И в самом деле, что это он зачастил к Опии? Его дело – познать власть над камнем… И захотелось одиночества. Захотелось сбежать, быть совсем одному, наедине с глыбой мрамора, сделать то, что пока не удается здесь, на глазах многих. И опять вспомнился ночной разговор, на этот раз с Сосандром. Художник обещал когда-нибудь свозить на остров, где у него была мастерская. Но говорил об этом как-то осторожно, а где и далеко ли находится остров, не сказал. Одно уяснил Лог из недосказанного Сосандром, что остров гол и необитаем, что художник не показывает мастерскую, кому не следует.
– Так что же мне делать? – Лог был растерян. – Покинуть город, поселиться на окраине среди горшечников? Или уехать к своим?
Астидамант отрицательно мотнул головой.
– Это не дело. Ты должен работать в камне, а там – глина. Или решил лепить горшки, это легче? – Сочувственно причмокнул. – Вот бы тебе перебраться на Белый остров. Летом Сосандр там работал, высек статую Посейдона для Ольвийского храма. Не видел ее? Чудесная работа! Туда тебе уехать бы, это да. А что? Мрамора там много. Мягкий, розоватый. Я могу отвезти.
Лог поднялся со скамьи.
– Хорошо бы, но как? Надо спроситься у Сосандра. Он скоро вернется в Ольвию.
Походил по мастерской и начал складывать в мешок инструменты.
– Правильно, собирайся, и весь разговор, – одобрил поэт. – Что, я не сумею объяснить Сосандру, где ты и почему? Поступай, как полезней для твоего дела, он не воспротивится. Да и Гекатей о тебе самого высокого доброжелательства. Особенно стоит за тебя твой туго набитый кошель.
Лог отмахнулся, выпустил мешок на пол.
– А-а, все попусту! Куда я поеду, на чем? – Показал на окна. – Единственная триера стоит у волнолома, и та, говорят, без гребцов и команды.
– Есть еще рыбачьи лодки, – подсказал поэт. – Я стану навещать тебя на острове, как только смилуются архонты и снимут с презренных ворот.
Астидамант привстал со скамьи, внимательно всмотрелся в дверной проем. Радостно хлопнув по бокам, он бросился из мастерской и скоро вернулся, ведя за руку смуглую служанку Опии.
– Ты только послушай, с чем она пришла, что говорит! – заорал поэт. – Да прямо скажу, не она говорит, а боги ее устами! Ну-ка, выкладывай! – затормошил он служанку. – Ты разве умерла?
– Госпожа просит господина уехать на несколько дней из города, чтобы душа ее не печалилась за избранника сердца, – заученно выпалила служанка. – Этой ночью у ворот ее дома убили похожего на господина. Уезжай. Госпожа за это время остудит злобу тайных врагов. Она любит одного тебя, господин.
Лог оторопело моргал, а когда служанка замолчала, растерянно повернулся к Астидаманту, беззвучно шевельнул губами. Поэт удивлен был не меньше.
– Вот так-та-ак! – Астидамант присвистнул. – Да ты, я вижу, время зря не терял. И без меня откушивал бычатины.
– Да нет! – огрызнулся Лог. – Теперь я назло не поеду из города.
– Дело твое, но советую ехать, – серьезно сказал Астидамант. – Триера, о которой ты только что говорил, ждет тебя. Увезет, куда прикажешь.
Он погладил голову девушки.
– Так передавала госпожа твоя? Скажи ему.
– Так-так, – закивала служанка. – Господина переправят на остров или подальше на побережье. На корабле уже приготовлены припасы, госпожа побеспокоилась. Ночь скоро. Я поведу к морю.
Служанка поклонилась и пошла из мастерской, на ходу прикрывая лицо тонким покрывалом, Астидамант подхватил с пола мешок с инструментами, сунул мастеру в руки.
– Иди же за ней! – весело прикрикнул на Лога. – Видишь, как все твое сбывается? Мне бы так везло!
Подталкиваемый поэтом, мастер прошел к порогу, оглянулся на незаконченную статую, посмотрел и отмахнулся от нее.
– Идем! – Он пришлепнул ладонь к спине Астидаманта и шагнул за порог сосандрового дома.
Сумерки уже опустились на город. Стены домов расплывчато белели сквозь темноту, с моря ударял в лица терпкий водорослевый ветер. Из-за черной громадины сторожевой башни Зевса выплывал яркий хвост Большой Медведицы. Луна еще не взошла. Было тихо и прохладно. Кончался последний день сентября.
Втроем миновали Морские ворота, подошли к волнолому и зашагали по нему к темнеющему вдали кораблю. Волны бухали в каменную твердь, вставшую на пути к отлогому берегу, где они могли бы вольным выплеском накатиться на него, поиграть разноцветной галькой и мягко отхлынуть, смывая за собой песок и пену. Вал за валом катил на волнолом, но вблизи его взыгрывал, вспенивал макушку и, помедлив секунду, бросался на стену, подминая под себя белокудрявый гребень.
При каждом насаде волны служанка ахала, но как только веер брызг, взлетев над волноломом, по дуге отбрасывался назад в море, она кидалась вперед сквозь водяную пыль, боязливо косилась на очередной гребень, снова ахала, вторя злому буханью вала.
С корабля окликнули. Служанка в ответ что-то прокричала, подставив ко рту мокрые ладошки, но что – за шумом волн было не разобрать. Однако ее поняли. С триеры, трущейся бортом о каменную стену волнолома, спрыгнул человек с факелом. Ветер срывал и уносил клочки пламени, конец красной фески моряка полоскался над его плечом, за поясом поблескивала бронзовая шишка рукояти кинжала. Он загорелым лицом потянулся к удивившему его великану, спросил:
– Это тебя ждем?
– Да-а, – неуверенно отозвался мастер. – Мне бы надо на Белый остров.
– На Белый, так на Белый. Лезь за мной!
Лог обнял Астидаманта за плечи.
– Объясни Сосандру, почему я решился! – прокричал он на ухо поэту.
Астидамант тряхнул головой, отчего с кудрей брызнули в Лога дождинки. Мастер улыбнулся и стал подниматься на борт к моряку, который стоял на палубе, с дымным факелом.
– Легкий путь! – Астидамант прощально помахал ладошкой.
Служанка, как только Лог ступил на палубу, повернулась и быстро побежала по волнолому, прочь от корабля, к городу. Матросы отдали канаты, и триера тяжело отвалила от стенки. Из окошечек высунулись весла, стройным рядом повисли над водой. Где-то под ногами мастера прозвучал рожок, донесся резкий щелчок, как от удара кнутом. Весла дружно погрузились в море и, буравя воду, косо погребли к высокой корме. Триера, медленно набирая ход, выплыла из-за волнолома, и, то проваливаясь, то вздымаясь на встретивших ее волнах, пошла в темень и рев, разваливая тупым носом черные горбы валов.
– Качка усиливается! – прокричал моряк. – Иди за мной, тут может смыть за борт.
Мастер спустился за ним в кормовой трюм. Тут стоял приклепанный к настилу широкий стол, вокруг него грубые, неподвижные скамьи. По углам виднелись топчаны с накиданным на них тряпьем, на стене висело несколько щитов и мечей. Воткнутые остриями в пол, стояли прислоненные к стене тяжелые копья.