– Да, ты помнишь его, – подтвердил Астидамант. – Но ты не знаешь, о чем говорил он с Гекатеем. А ты, Лог, знаешь?
– Нет. – Мастер заинтересованно подался к поэту.
– А я знаю. – Опия вскинула голову. – Старейшина Скил хочет своих кочевников научить жить в домах за крепкими стенами, строить города, обучить людей письму, наукам и философии. Помню еще, Скил сетовал на царя. Это не опасно?
– Опасно всегда и везде! – заверил поэт. – По себе знаю.
– Тем более что царь держится древних порядков и обычаев, – продолжала Опия. – Этот Агай не любит эллинов и все, что связано с ними. Имеет личные счеты, будто бы эллины погубили его сына. Как же Скил думает сблизить два народа? Видят боги, я не против!
Она кокетливо прищурила глаза, заблестела влажными зубами. Астидамант поднял палец.
– Опия, – вкрадчиво начал он. – Царь скифов дряхл. Это кое-что меняет. Лог прибыл сюда, и это, возможно, уже начало замыслов Скила.
– Да кто ты? – Опия недоуменно распахнула глаза. Помрачнев от неразберихи мыслей после слов гетеры и поэта, мастер задумчиво ответил:
– Хочу научиться обрабатывать камень, поглядеть на работу кузнецов, ювелиров и позолотчиков. Красивы и крепки ваши дома и храмы. Все надо постичь.
– О! – Гетера удивленно вскинула и надломила черные колоски бровей. – Как одному вместить все? Я поспешила, назвав тебя скромным.
– Вместит! – Астидамант тряхнул кудрями. – Скил рассказывал чудеса о его мастерстве. Показывал нагрудное украшение работы тончайшей. Все были поражены.
– Жаль, я ушла слишком рано и не видела этого сама, – печально проговорила хозяйка. – Ты вправду так умел?
– Мне далеко до ваших мастеров.
– Как далеко? – Поэт стукнул в грудь кулаком. – Я рядом!
И рассмеялся, запрокинув барашковую голову. Опия тоже улыбнулась, по-новому глядя на мастера, который уже не опускал взгляда, а упрямо смотрел в золотистые глаза гетеры. Опия прикрыла веки, но чувствовала, как жгут кожу его глаза, пронзительные, синие.
Внизу снова раздался лай. Дог бежал по дорожке к калитке, вделанной в низкую стенку из серого дикого камня. Там, опешив от яростного вида громадной собаки, стоял, прижимаясь спиной к дверце, человек в кафтане и надвинутом на глаза башлыке. Лог узнал в нем старшего пастуха, удивился, но не подал виду. К пастуху подбежал раб с серьгой, оттащил собаку, и пастух пошел следом к дому мимо каменных львов и скрылся, заслоненный выступом плоской крыши.
Астидамант тоже ни о чем не спросил, не поинтересовался пришельцем. Мало ли кто и с чем мог навестить хозяйку дома, пользующуюся известностью не только жителей Ольвии, но и мореходов с приплывающих к городу кораблей, битком набитых богатым товаром, пропахших пряностями и окутанных тайнами небезопасных морских просторов.
Снова появилась служанка. Она припорхнула к хозяйке, что-то пошептала ей в затылок. Опия встала, жестом попросила гостей подождать и спустилась вниз дома по внутренней лестнице. Там, рядом с рабом, стоял длинногривый и бородатый человек. Гетера отпустила раба, вскинула голову, готовясь выслушать пришедшего, но тот, не говоря ни слова, достал из-под кафтана плоский кожаный кошель, протянул Опии.
– Сколько? – спросила она.
Человек пожал плечами. Опия заглянула в кошель, привычно и мимолетно взвесила его на руке, и изумление отразилось в ее глазах.
– Вижу, ты из Скифии, – сказала она. – Дорога дальняя. Сейчас тебя проводят в баню. Твоя щедрость будет вознаграждена лаской и гостеприимством моего дома.
– Принес не все, – зашевелил скиф заросшим ртом и показал грязным пальцем на отягощенный кошель. – Будет еще. Так велел сказать Ксар.
– Ксар? – еще больше удивилась гетера. – А-а! Кто он такой?
Скиф покрутил башлыком, сомневаясь в правдивости хозяйки, будто не веря, что нашелся человек, не знающий Ксара.
– Царя Агая старейшина, – напомнил он. – Ольдоя ты делала совсем пьяным и худым за такие же сумки. Я тебе приносил, почему забыла?
Опия не могла прийти в себя от нежданного посетителя.
– Чего он теперь хочет? – нервно шепнула она.
– Мало хочет. В Ольвии царский мастер есть, Логом зовут, – тоном приказа заговорил скиф. – Найди его. Пусть мастер станет совсем плохой, хуже, чем Ольдой, крепко твой. Тогда Ксар вот сколько сумок пришлет. – Скиф растопырил пятерню. – Я пошел.
Опия придержала его, близко надвинулась лицом к его лицу, пытливо заглянула в черные непроницаемые глаза скифа.
– Зачем это нужно Ксару? – вкрадчиво поинтересовалась она, чувствуя, что спрашивает с плохо скрытой радостью. – Зачем? Я знаю, он золото не дает за просто так.
– Я все сказал. – Скиф освободил локоть, повернулся к ней широкой спиной и, шаркая мягкими сапогами по плиточному полу, покинул дом.
Опия постояла на месте, пораженная. То, что она хотела бы сделать сама, хочет Ксар, да еще платит за это золотом, и немалым. Но невольная радость ее сменилась смутным беспокойством, предчувствием чего-то неладного. Опия бросила кошель в руки служанке, взяла с подоконника бронзовое зеркало, долго всматривалась в него, задумчиво водя пальцами по бровям и перламутровой навеси крупных жемчужин, потом тряхнула головой, отгоняя незнакомое ей чувство сомнения, подобрала край туники, и пошла к оставленным под тентом гостям.
– Этот человек, – спросил Лог, когда Опия подошла и села на свое место. – Он кого-то ищет? Мы вместе перегоняли стадо.
– Никого не ищет, – ласково ответила гетера. – Приходил за деньгами, предложил еще одного бычка.
Она взяла приставленную к ножке стула изящную, с позолоченными завитушками дек лиру, устроила на колени, стала тихо перебирать струны. Нет, теперь она решила не спешить приручать мастера. За этим белогривым варваром стояла непонятная пока тайна. Ее необходимо было разгадать. Утонченная в искусстве расставлять любовные сети, гетера чувствовала, что Лог поражен ее красотой, обширным знакомством со знатными людьми города. Заметила также, что ему льстит ее к нему внимание. Нарочно сдержанное. Пока. «Пусть осада будет неторопливой», – решила она и запела под звуки лиры своим грудным, чарующим голосом:
Если однажды рассвет не взмахнет своим жарким крылом,
И долго, надолго, навечно протянется ночь,
Если однажды на море волны холмами замрут,
Или в зеркало, глянув, старуху увижу в ответ,
Кто скажет: «Случилось обычное?!»
Мастерская находилась в глубине большого сосандрового дома. Сам хозяин стал редко появляться в ней, и, начатые им, но заброшенные после печальных известий из Афин скульптуры пылились. Лог подолгу простаивал перед ними, пытаясь мысленно продолжить, углубить линии человеческого тела, едва намеченные рукой Сосандра. А однажды, когда Лог закончил великолепную голову медведя из дерева, художник предложил ему доделать одну скульптуру так, как тот видит ее сам.