Несемейное счастье - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Гаврилина cтр.№ 22

Даже после женитьбы Паролизи продолжал приезжать, как на каникулы, к своей жене, что по всем статьям подходило ему, хотя как официально состоящий в браке он имел полное право возить Меланью с собой, для чего ему и выделялась просторная квартира. Но Меланья, никогда надолго не уезжавшая от родителей, скучала и с грустью вспоминала «как там у нее дома», сводя все разговоры к одной теме.

– Ты знаешь, а сегодня мама лазанью делает, а к папе друзья придут в брисколу ^[6] играть.

Видя, что на улице идет дождь, с печалью сообщала, что в Черенове солнце светит с самого утра. Если же лучи, искрясь, пробивались сквозь занавески и народ собирался на пляж, Меланья, невесело вздыхая, говорила, что здесь такая жара, что вздохнуть невозможно, а у них дома сегодня прохладный ветер с моря.

Изнывая от пустых разговоров, Паролизи предлагал жене навестить отца и мать и вскоре подъезжал сам на очередные праздники.

Ну как это возможно?! Ей под тридцать, а она все никак не отлепится от родителей!

Но когда Меланья забеременела, Винченцио снова взял ситуацию в свои руки и предложил Паролизи перейти на «постоянку» в военную часть Череновы.

– Ну сколько можно таскаться по миру? Да и не мальчик уже, а семейный человек. У них там, в нашей дивизии, требуется главный инструктор по оружию, я поговорил уже. – И похлопал Паоло по плечу. – Сходи завтра, посмотри, как там и что.

Паролизи больше из любопытства, да чтобы не обидеть тестя, пошел в военную часть Череновы – все же он не представлял себя без щекотавшей его самолюбие опасности и разъездов. Но, увидев, какой сюрприз ожидал его в части, призадумался и взял неделю на размышления.

Неделя подходила к концу, а Паоло еще не принял решение.

Ему было почти сорок, он участвовал в войне в Ираке и в Афганистане. Он усмехнулся: итальянское военное руководство всегда избегало термина «война», и им было велено употреблять формулировку «военно-миротворческая миссия». И даже в воспоминаниях Паролизи поправлял себя, настолько сильна была машина пропаганды в армейских частях. Но, несмотря на большие потери, они действительно являлись «спецгруппой восстановления». И школа, возведенная в Герате, строительство которой они охраняли, была тому реальным подтверждением.

Он никогда не забудет худеньких детишек, растерянно натягивающих школьную форму, специально привезенную из Италии, перепуганных журналистов, приехавших с охраной на БТРе на открытие школы, и сверкающие из-под чадры глаза одной из учительниц.

Она сама пришла к нему на блокпост, и он, плюнув на все запреты, пошел за ней в дальние барханы и взял ее молча, и проводил обратно без единого слова. И только звенящий стук, разносившийся по песчаным холмам, когда он погружался и выходил из ее лона – он так и не снял с себя оружие и бинокль ночного видения, – навсегда засел у него в голове.

Она приходила к нему еще несколько раз. А за два дня до отъезда ему доложили, что одна из учительниц новой школы подорвалась на мине. Это была она.

Он взял полную бутылку припасенного «Хеннесси» и пошел на те барханы. Заливая в себя коньяк, думал о жарких глазах афганской учительницы и плакал, не стесняясь и всхлипывая, отчего оружие на груди бряцало так же, как когда они занимались любовью, и эти звуки, запавшие ему в память, заставляли его тело сотрясаться в рыданиях.

Паролизи все устраивало в его работе, но беременность Меланьи и новая жизнь, которая созревала в ней, – его маленькая дочка, привели Паоло к окончательному решению.

Тесть быстро устроил перевод, и через какой-то месяц Паролизи появился в военной части Череновы в качестве главного инструктора по оружию.

Он знал, что здесь располагался женский батальон, но то, что ему предстоит работать именно с ним, стало для Паоло полным сюрпризом – ему сказали об этом, только когда он в первый раз появился в дивизии.

Все было ново и непривычно, особенно дисциплина, которая вовсе не являлась главным коньком батальона. Общая обстановка была расслабленной: инструктора фамильярничали с солдатессами, а сами девушки выполняли команды не спеша и как бы нехотя. Но все-таки это была армия, и то, что под грубой материей солдатской формы находились упругие, теплые груди и круглые женские ягодицы, а не жесткое и жилистое мужское тело, приводило Паролизи в такое сладкое замешательство, что он, не владея собой, до боли сжимал намокшие от выступившего пота кулаки, чтобы хоть как-то собраться и достойно провести инструктаж.

Но все постепенно образовалось. Уже выезжая из дома в часть, он мысленно настраивался на работу, стараясь не вспоминать, что слушать его будут девушки. Ему удавалось быть по возможности строгим и объективным, а главное, не показывать, что на самом деле творилось у него в душе.

И все-таки он «прокололся». Фортуна, которая сопутствовала ему в любых ситуациях с женщинами, заманив, бессовестно отвернулась.

Людовика соблазняла его с неудержимым неистовством молодости, превратив его работу в истинную муку. Поначалу он пытался запрятать свои чувства в самые отдаленные задворки своей души и делал вид перед самим собою, что ничего не происходит. Он продлевал свои мучения, приходя на боевую подготовку и наблюдая, как солдатессы, пыхтя и повизгивая, разучивали приемы рукопашного боя и как она, прижав противника к полу и хрипло дыша, умудрялась исподлобья сквозь опущенные ресницы призывно смотреть на него. Он длил свое вожделение, глядя, как она изгибалась всем телом под навалившейся на нее партнершей и, издавая первобытный стон, проводила болевой захват. Она окончательно взорвала его гормоны своим запахом молодой самки, когда специально столкнувшись с ним в коридоре, красная и разгоряченная после занятий по рукопашному бою, остановилась как вкопанная и, не отводя от него взгляда, опустила пальцы в ложбинку между истекающими потом грудями и медленно поднесла их к его носу.

В первый раз он взял ее здесь же в казарме в субботу вечером.

Все уже разошлись по домам, когда Людовика появилась у него в кабинете и с юношеской развязностью заявила:

– Я знаю, что ты меня хочешь!

Он сразу понял, что преподавательский тон здесь не поможет.

– А пошла-ка ты в…

– Уверен?

– Вон, я сказал! – заорал Паролизи, собрав в кулак всю свою волю.

Она не только не обиделась, но, еще больше возбудившись от этой грубости, приблизилась к Паролизи и, нагло ухмыляясь, не отводя от него порочного взгляда, начала расстегивать гимнастерку.

Это стало воплощением его мечтаний: грубая материя солдатской формы раскрылась и под ней оказалась немыслимая, невозможно-восхитительная женская грудь.

Сдерживаясь из последних сил, он обошел Людовику и замер у двери. Луч заходящего солнца ровной полоской лежал на полу, указывая ему дорогу к выходу. Остановившись, он подумал ровно одну минуту и резко захлопнул дверь.