Но Шоу я говорить об этом не собираюсь, ее это не касается.
– Наверное, странно вернуться в Херн Бэй после стольких лет?
Голос Шоу резко возвращает меня в реальность.
– Да.
– Насколько мне известно, вы остановились в родительском доме, – продолжает она.
Я киваю и непроизвольно дотрагиваюсь до руки. Кровь уже запеклась, осталась лишь саднящая боль. Закрыв глаза, я мечтаю о таблетке обезболивающего и о большом бокале «Шабли», но ни того, ни другого явно не предвидится. Заметив мое движение, Шоу хмурится при виде резаных ран, зигзагами расчерчивающих руку.
– Выглядит не очень, – сетует она.
– Ерунда, – говорю я и прижимаю руку к груди.
– Что произошло?
– Я же сказала – ерунда.
Несколько мгновений она смотрит на меня и, видимо, решает не настаивать.
– А ваш отец – он еще жив?
Ответ на этот вопрос она тоже знает.
– Нет, – отвечаю я. – Слава богу, нет.
– Почему слава Богу?
– Потому что он был жестокий алкаш, – говорю я. – Я ненавидела его, а он ненавидел меня.
– За что вы его ненавидели?
– За то, что он обращался с мамой, как с боксерской грушей. – Я останавливаюсь. Снова сказала слишком много. – Послушайте, спасибо, конечно, за психологическую консультацию, но при чем здесь это? Я знаю, как это делается, доктор Шоу. Я допросами на жизнь зарабатываю. Но проблема не во мне, а в ней.
– Кейт, просто постарайтесь честно отвечать на вопросы, – говорит она, скрестив руки на груди. – Это поможет нам разобраться, как вы здесь оказались. Понимаете?
Я неохотно киваю.
– Можем сделать перерыв в любой момент, – мягко говорит она, словно обращаясь к непослушному ребенку. – Только скажите.
– Нет, – резко отвечаю я. – Все нормально. Давайте продолжим.
– Хорошо, – соглашается она, ерзая на стуле.
Она немного сбита с толку, и меня это радует. В эти несколько мгновений я владею ситуацией.
– Вы говорите, ваш отец был жестоким и вас ненавидел. За что?
– Понятия не имею, – отвечаю я. – Может, за то, что я напоминала ему маму, которую он тоже ненавидел. Мои родители потеряли ребенка, моего младшего братика, и это их сломило. Мама, чтобы как-то справиться с горем, с меня пылинки сдувала, а отец обозлился на весь мир. Он винил маму в смерти брата. Пристрастился к бутылке, а пьяному ему под руку лучше было не попадаться.
– Почему он винил вашу маму в смерти ребенка?
– Без понятия. Наверное, ему так было легче.
– Что случилось с вашим братом?
– Несчастный случай, – коротко отвечаю я. Я годами тренировалась отвечать на этот вопрос, задаваемый из лучших побуждений. – Он утонул.
– И ваша мать была рядом?
Я слышу крики. Из коридора? Не уверена. Смотрю на Шоу, но она ничего не слышала. Сердце колотится с бешеной скоростью; я пытаюсь вспомнить, что мне велели делать в таких случаях. Дышать. Нужно сосредоточиться на дыхании. Закрыв глаза, я медленно выдыхаю, а сама знаю, что Шоу ждет ответа.
– Кейт?
Я открываю глаза и глубоко вдыхаю липкий воздух.
– Прошу прощения, – выдыхаю я. – Я не хочу об этом говорить. Дело было давно, и к нашему сегодняшнему разговору оно не имеет никакого отношения.
– Ладно, – соглашается Шоу. – А на вашу сестру – жену Пола, Салли, – отец тоже руку поднимал?
Я качаю головой.
– Нет.
– Почему же?
– А я откуда знаю?
– Вы с сестрой близки?
– Не особо.
– Почему?
– Да не знаю я, почему. Сестры вообще бывают близки? Вот вы близки со своей сестрой?
– Я единственный ребенок, – говорит Шоу.
– Повезло, – язвительно заявляю я.
– Речь сейчас о вашей сестре, Кейт.
– Ладно, ладно! – кричу я, мотая головой. – Почему мы не близки? Понятия не имею. Наверное, мы просто слишком разные.
Шоу кивает и что-то строчит. Глядя на нее, я вспоминаю нашу последнюю встречу с Салли: лицо искривлено, и она на меня орет. Столько лет от тебя ни слуху ни духу, а теперь ты вдруг появляешься и указываешь мне, что делать? Мы уже не дети, Кейт. Я сама решу, как мне жить.
– В каком смысле? – продолжает Шоу. – В каком смысле – разные?
– Во всех смыслах.
Я думаю о сообщении, которое пришло мне, когда я сидела, скорчившись в подвале в Сирии: Мама умерла. Решила, что надо тебе сказать.
Одна строчка. Все, что Салли пожелала мне сообщить. Одна короткая строчка о том, что мама, которую я любила больше всех на свете, умерла.
Тварь.
– Что-что, Кейт?
Я поднимаю взгляд на Шоу, а в голове вертится то сообщение. Я сказала это вслух?
– Понимаете, доктор Шоу, моя сестра – далеко не самый приятный человек, – говорю я. – Мы не ладим. Может, хватит об этом?
4
Понедельник, 13 апреля 2015 года
Пол стоит на пороге и широко улыбается. В руках у него бумажный пакет.
– Рыба с картошкой фри, – говорит он, – Лучшая в Херн Бэй. Ты явно по ней соскучилась.
Ни капельки, однако ведя его по коридору, я чувствую странное воодушевление. Впервые за долгие годы я проснулась со светлой головой. Никаких голосов. Пока.
– Я тут выбил себе долгий обеденный перерыв и забежал в «Телливерс». Уверен, ты просто мечтаешь о настоящей еде после… Напомни, где ты была?
– В Алеппо, – говорю я. – Это в Сирии, – добавляю, заметив его отсутствующий взгляд.
– Ага, ну как бы там ни было, такой вкуснотищи у них точно нет, – отвечает он и ставит пакет на стол.
«Там идет война, черт возьми», – думаю я про себя, стоя в кухонном проеме и наблюдая, как Пол накрывает на стол. Разве не ясно, что там вообще есть нечего, и люди умирают от голода? И проклятая рыба с картошкой фри – это последнее, о чем я думала в Алеппо.
– Знаешь, Пол, я не голодна, – заявляю я. – Только что позавтракала.
– Да ладно тебе, – уговаривает он, показывая на деревянный стул напротив. – Поешь еще – тебе не помешает. Одна кожа да кости.
Он просто пытается быть милым, говорю я себе, неохотно садясь за стол.
– Ну вот, другое дело, – говорит он и накладывает мне в тарелку гору жирной картошки. – Налетай.
Я кладу ломтик картошки в рот и медленно жую. На удивление вкусно.
– Я связался с маминым юристом из Кентербери, и она записала нас на среду на час дня, чтобы подписать бумаги, – говорит Пол. – Много времени, думаю, не займет. Только не забудь захватить удостоверение личности. У тебя ведь есть паспорт?