Она ведь тогда готова была на все, но Владимир Вениаминович бережно отнесся к ее жизни, зная, что в девятнадцать лет мозг в голове девушки – нечастый гость.
Оглядевшись, она поймала на себе пристальный взгляд Вани Михайлова из соседней группы и глаз отводить не стала. Он закатил глаза, мол, какая скука, и улыбнулся. Катя улыбнулась в ответ.
Ваня был популярным парнем, и Катя считала, что не может быть интересной таким, как он, и всегда тушевалась, отходила в тень. Боялась, наверное, что разобьют ей сердце.
Но, как известно из анатомии, человеческое сердце не стеклянное, это полый мышечный орган, который бьется, пока жив его владелец.
Накануне Ирина так и не позвонила Павлу Михайловичу. Уговаривала себя, кружила возле телефона, бралась за трубку и тут же выпускала из рук, словно та была горячая.
«Предательство всегда предательство», – сказала Гортензия Андреевна, и она права. Нельзя действовать за спиной у человека, который тебе доверился, и страху поддаваться тоже нельзя.
На послеобеденной прогулке они встретились с учительницей, обсудили новости, Иринины страхи и так и растерялись, не понимая, что же делать дальше. Самостоятельно действовать опасно, а с другой стороны, сдать КГБ ни в чем не повинного деда – тоже ничего хорошего.
Может, ему как раз обвинений в измене Родине до инфаркта не хватает.
В сущности, что Малиновский случайно оказался пациентом Любови Петровны – всего лишь предположение, как и то, что он вообще ее убил. И в принципе существует.
Домыслы старухи, неверные детские воспоминания девушки и бред выжившего из ума чекиста – если мы начнем верить таким доказательствам, то и до тридцать седьмого года недалеко. Гортензия Андреевна говорила, что этот ее начальник раньше был необыкновенно умным человеком с цепкой памятью и держал в уме данные всех мало-мальски значимых вражеских агентов, но те времена давно миновали.
Черт, неужели работа контрразведчиков состоит из вот такой охоты за тенями? Анализировать слухи, домыслы и сплетни, изучать обрывки воспоминаний, обращать внимание на ничего не значащие на первый взгляд совпадения и детали, вроде скрепок в красноармейских книжках.
Да еще и народ их не любит, считает, будто они только и горазды всяких инакомыслящих хватать и по психушкам распихивать, и самое позорное обвинение – это обвинение в сотрудничестве с КГБ. Хотя если человек помогает выявлять врагов своей страны – что такого плохого в этом? Но нет, алкаш – хорошо, вор – отлично, особенно если расхититель социалистической собственности, ведь сколько у этой страны ни воруй, своего не вернешь, дебошир – замечательно, широкая душа, жену бьешь – умница, значит любишь, а вот в КГБ стучишь – фу-фу-фу, сволочь ты и персона нон грата.
Но ведь ни одно государство не может существовать без спецслужб, и помогать им выявлять врагов – долг каждого гражданина, но так проехался по людям большой террор, что люди до сих пор видят в органах государственной безопасности врагов, а не защитников.
Даже она сама понимает прекрасно, что те перегибы давно в прошлом, а совесть все равно не позволяет сдать деда Алябина.
Бабушка рассказывала ей, как люди боялись спать по ночам, ждали рокового звонка в дверь, и как екало сердце, если поздним вечером под окнами слышался шум подъезжающего автомобиля. «Неужели за мной?» Люди пропадали без следа, или, наоборот, после публичных унизительных процессов, жены и дети разделяли вину мужей, отцов и матерей, мнимую или реальную… Организация, призванная защищать народ, наводила на него ужас, по сравнению с которым отступал страх перед настоящими тайными врагами. Любой оперуполномоченный НКВД мог безжалостно уничтожить тебя и твою семью, а шпион… господи, да что он там нашпионит на нашем шарикоподшипниковом заводике? Находились люди, и немало, которые самозабвенно строчили доносы на всех подряд, но если у умного и порядочного гражданина вдруг появлялись подозрения, он держал их при себе, понимая, что в любом случае обречет на гибель человека, даже если тот ни в чем не виноват. Ну и по нему самому рикошетом ударит, не без этого.
Времена те, к счастью, прошли, а страх остался, и бог знает, когда служба в КГБ снова будет считаться почетным и героическим делом. Говорят, история происходит один раз в виде трагедии, другой – в виде фарса, и действительно, сейчас ненависть к КГБ приняла гротескную форму. Интеллигентные люди жеманно и многозначительно поднимают глаза к небу, понижают голос, словом, изображают, будто за каждым их словом следят, а после вскрикивают что-то такое типа «нельзя было вводить войска в Афганистан», и гордо оглядываются, смотрите, каков я! Смельчак, ничуть не хуже тех ребят, что гибнут в Афгане. Да я, черт подери, даже круче, потому что там понятно, где свои, а где чужие, а тут кругом враги.
Ирина надеялась, что она не такая, но все равно доверять этой организации было как-то неловко.
– Ладно, – вдруг резко сказала Гортензия Андреевна, – поеду я к своему начальнику.
– Но вы говорили, он как бы не совсем…
– С теми данными, что мы с вами выявили, уже можно обратиться к кому-то из его учеников. Вы правы, пусть дальше делом занимаются профессионалы. Но в ближайшее время прошу вас не терять бдительности.
– Не буду.
– С вами приятно было работать. Не уверена, что меня поставят в известность об исходе операции, но если вдруг, то я вам сообщу.
Ирина вздохнула. Неужели все позади?
Ночью Володя захныкал, и Ирина взяла его на ручки, завернув в байковое одеяльце, и вышла в коридор укачивать, чтобы не разбудить Кирилла. Пусть выспится перед сменой.
Вообще, дети у нее оба такие деликатные, что нельзя пожелать лучше. Что Егор быстро приучился ночью спать, что Володя. Сейчас только у него форс-мажор, зубки режутся, а так… Других мамашек послушать, так они по ночам глаз не смыкают. Бедные…
Володя заснул, она отнесла его в кроватку и скользнула в постель. Кирилл заворочался, но она шикнула тихонько, и он снова уснул. Двое детей, а она до сих пор не знает, что такое бессонная ночь, кому сказать – не поверят. А как люди работают сутками? Тот же Ордынцев? Всю ночь на ногах, и только думал прилечь, как – бац! – привезли в пять утра жертву ДТП, и иди в операционную, собирай его по кусочкам, а что ты уже света белого не видишь от недосыпа, никого не волнует. Врач не имеет права на ошибку, и точка.
Хорошо еще тем, кто строго на дежурствах, тот утром идет домой, а кто еще и днем работает? Страшно представить…
От неожиданной догадки Ирина села в постели. Господи, как они могли такое пропустить! Судья и контрразведчица, дуры набитые обе! Любовь Петровна работала сменами, то есть приходила на работу раз в два-три дня, стало быть, Малиновский мог поступить в больницу раньше, чем за сутки до ее гибели.
И Алябин сразу становится далеко не единственным подозреваемым.
Сон как рукой сняло. Три часа ночи, в пять Кириллу уже вставать, так что ложиться смысла нет. Ирина прошла на кухню и, прикрыв дверь, принялась готовить обед. А заодно и завтрак, надо думать, муж обрадуется, когда утром на столе увидит горку любимых французских блинчиков-крепов. Рецептом поделилась с Ириной секретарь суда, у которой сестра встречалась с настоящим французом. Итак, берем четыре яйца, двести граммов муки, пол-литра молока, четверть стакана воды, чайную ложку ванили, пол чайной ложки соли, двадцать граммов масла, ром, сахар по вкусу. Рома нет, но водка подойдет, выпендриваться не будем. Ванильного сахара тоже не осталось, ну да бог с ним.