Последнее он зачем-то повторяет, а я тяжело дышу и всхлипываю. Мне самой кажется, что во мне что-то надломилось, и срастаться не собирается. Могу ли я сейчас сказать, что хочу, чтобы это срослось? И как оно срастется? Если неправильно, это будет как кривой нос или что-то вроде, а отдуваться за это потом будет наше с ним иртханенко, которое ни в чем не виновато. Только в том, что родители у него - долбодраконы.
- Не знаю, - говорю я, по-прежнему тяжело дыша. - Я не знаю.
- Не знаешь - или не хочешь знать? Этого я тоже не знаю.
- Мне нужно решать это сейчас?
- Нет. Не нужно, - говорит он. Но я понимаю, что нужно.
Прежде всего нужно мне самой, чтобы все, что он озвучил выше, не повышало мой уровень вельта-телец.
- Ты же понимаешь, что тебе никто не позволит умереть, Танни? - говорит Гроу и разворачивает меня так, чтобы смотреть мне в глаза.
- Это из разряда «живи и мучайся», да?
- Нет. Это из разряда «живи и будь счастлива». Мы с Леоной здорово накосячили...
- А Рэйнар знает?
Гроу осекается на вздохе, потом продолжает:
- Мы здорово накосячили, и я уверен, что это дерьмо не так просто простить. Но ты постарайся, потому что у тебя это отлично получается. У тебя получается прощать гораздо лучше, чем у меня.
Кондиционер по-прежнему тянет холодом, но в его руках мне тепло. Это обманчивое ощущение, а может быть, не обманчивое, но очень коварное, заставляет меня вспомнить о том, что я еще ничего не решила.
- Мне нужно идти.
- Нужно, - соглашается он.
Потом тянется за подставкой с сипроновыми платками и вытирает мне щеки.
- Вот. Так уже лучше.
Не уверена я, что так лучше. Я вообще ни в чем не уверена.
- Я скажу вечером, - говорю я. - После танца.
А потом вылетаю из трейлера и быстро иду к своему. Бирек и Гелла, кажется, в шоке, но они не слова не говорят. Я же отчетливо представляю себе свое ближайшее будущее: мое молчание и разрастающаяся между нами пропасть. В перспективе (очень скорой, надо отметить), минус двое друзей.
Которые, между прочим, могли бы прийти на мои похороны. Если уровень вельта-телец все-таки зашкалит.
Что мне сейчас определенно нужно - так это понизить уровень черного юмора. А еще...
- Ребят, мне очень надо с вами поговорить, - сказала я.
Гелла намек поняла сразу и послала ассистенток. В смысле, кого за кофе, кого куда. Стоило двери за ними закрыться, она запечатала ее спиной и выразительно на меня посмотрела. Бирек тоже поднялся и шагнул ближе, а я глубоко вздохнула. Подалась к зеркалу, осторожно вытащила линзы, моргнула.
- У меня вот, - сказала я и повернулась к друзьям.
- Каждый танец - это история! - заявляет семикратный чемпион мира. - Но в вашем танце истории нет.
Гроу смотрит на него так, что в глазах прямо-таки светится: «Это история о том, как один постановщик трюков случайно уронил на постановщика танцев подвесную систему, а потом случайно добавил осветительной стойкой по голове, и так пять раз».
- Вот вы какую историю хотите рассказать? - Он смотрит на меня, а я понимаю, что так и не вспомнила его имя. Надо будет у Лиры спросить, что ли, когда выдастся пара свободных минут.
- Не цепляйся к ней, - рычит Гроу.
На себя бы так рычал, когда был режиссером. Правда, когда он был режиссером, у нас все было в разы сложнее... и проще.
Семикратный чемпион хочет что-то возразить, но потом все-таки меняет тон.
- Танни. Какую историю ты хочешь рассказать своим танцем?
Если говорить правду, это история «отвалите от меня», но я понимаю, что такой ответ не пойдет. Во-первых, на меня смотрит Джамира и остальные, а во-вторых... во-вторых я понимаю, что мне нужно сделать этот танец. Этот танец - начало всему, отправной момент, с которого началась история Теарин и Витхара. Если я не станцую так, что это зацепит зрителя, никто не поверит, что такой супер-весь-из-себя-крутой Даармархский мог на нее запасть.
- Ну... это танец огня.
- Огня? - интересуется семикратный чемпион, а Гроу смотрит на меня.
- Да, огня. Вроде как в нем Теарин сгорает с того самого дня, как погибли ее родители, - мне кажется, я несу какую-то чушь, но лучше уж нести какую-то чушь, чем изображать скалу с глазами.
- Мы ненадолго, - Гроу кивает в сторону.
Это «мы ненадолго» снова оживляет съемочную площадку: в последние пару дней все с интересом следят не только за ходом съемок, но и за тем, что происходит в жизни Танни Ладэ. Хорошо, что они не знают всей правды. Точнее, все не знают всей правды - Бирек и Гелла отреагировали на удивление спокойно, из трейлера с воплями никто не выбежал. Мне показалось, их нереально оглушил именно сам факт того, что я решилась раскрыть свою тайну. Потому что после моего рассказа и глубокого очешуения разговор свернул вообще в другое русло, как если бы для них ничего не изменилось.
Будем надеяться, что так оно и есть.
- Танни, в чем дело? - на этот раз мы не уходим куда-то, просто стоим в стороне, где нас никто не может слышать.
- М-м-м...
- Дело в том, о чем мы говорили? - подсказывает Гроу.
Да, дело в этом, и наверное, мне бы стоило покачать головой, но я киваю. Прошли те времена, когда мне хотелось с ним цепляться, если честно, еще никогда я не чувствовала в себе такой выжигающей сердце тоски.
- И?..
- У меня готов ответ, - я все время забываю, что у Ильеррской нет карманов, поэтому ладони скользят по ткани.
Гроу молчит: кажется, он тоже понял и понял, почему у нас пошел рассинхрон. Он еще не в гриме, пока мы на репетициях, но когда будет грим, он станет невыносимо похож на отца. Пройдет еще немного времени
- и его жизнь зациклится на Ферверне и на политике, но если честно, это всего лишь одна из надуманных причин моего ответа. Истинная причина во мне, в том, что однажды я вспомню этот его поступок, и в том, что рано или поздно он станет причиной ссоры.
Я знаю себя, и знаю его, и не хочу этого.
Мой (ну, или наш) иртханенко достоин того, чтобы знать: его отец хотел защитить маму, и поэтому от нее отказался. Не хочу, чтобы он становился свидетелем ссор, припоминания Сибриллы и прочего. Хочу, чтобы нас разделила граница, разделила навсегда, и тогда я смогу сохранить в памяти ту короткую неделю, что мы были вместе, а не это его прощание по телефону.
- Я не хочу однажды утром проснуться и узнать, что у тебя созрел какой-то великий план, - говорю я, - в который ты посвятишь меня задним числом. Может быть... но скорее всего, не посвятишь, чтобы уберечь.