– Зачем? – спросил Михаил Аркадьевич, подразумевая открытую дверь.
– Убийца сообщил нечто такое, что заставило ее отпереть. Ночью.
– Вот ведь, голова без костей! – похвалил Эфенбах ловкость преступника. – И как?
– Подозреваемый очевиден. Осталось его задержать и допросить.
– Молодец… А что не пляшем?
Пушкин не хотел объяснять мелочи, которые мешали формуле сыска указать точно на виновного.
– Есть детали, которые требуют понимания, – ответил он.
– Понимай, не жалей, – разрешил Эфенбах. – Где она подстраховалась?
– В «Стабильности».
Это была неприятная новость. Не объясняя настоящей причины, Эфенбах вдруг потребовал, чтобы расследование было проведено самое тщательное. Разобраться до самых корешков. Выяснить, что на самом деле происходит с мертвыми живыми и опять мертвыми вдовами. Про остальные дела забыть, силы бросить на «Стабильность». Такой приказ Пушкину исполнить было легко: других дел у него не имелось.
Что же до особого внимания Михаила Аркадьевича к заурядному делу, секрет был прост: он решил подстраховаться.
Дело в том, что Михаил Аркадьевич и его семья застраховались именно в этом обществе. «Стабильность» казалась надежной, обещанный по концу договора пай был приличный. И вот такой казус: сначала признали живого человека мертвым, а теперь вдова взаправду умерла насильственной смертью. Дурной признак, тревожно за свои страховые премии: вдруг ловкие людишки вздумали разорить «Стабильность», а потом купить по дешевке. Вот и начали крутить темные делишки со страховками. О таких бедах лучше узнать как можно раньше. Хоть успеешь свои деньги спасти, а не то чтобы через три года прибыль заработать…
…В кабинет заглянул Лелюхин, извинился и сообщил, что Пушкина спрашивает какая-то дама. Говорит, что по важнейшему делу. Ради дамы Пушкин был отпущен на все четыре стороны. То есть в приемное отделение сыска.
• 21 •
Агата была страшно рассержена. Такого унижения, как ей пришлось пережить у «Эйнема», она еще не испытывала. Мало того что не могла объяснить причину своего поступка, мало того что ее называли сумасшедшей, которой место в лечебнице, мало того что уговорила не вызывать полицию, отдав все наличные деньги, которые были при ней. Самое ужасное: она была вынуждена публично принести извинения. Чтобы Агата за что-то извинялась… Это было худшее, что могло с ней случиться. Ну или почти худшее.
Выйдя из кафе на мороз, Агата задыхалась от жара, который вскипал изнутри. Первым порывом ее было немедленно забрать у тетушки вещи и ехать на ближайший вокзал, хоть Брестский, чтобы сесть в любой поезд и порвать навсегда с Москвой и всякими личностями, которые тут водятся. Наплевать на данное слово – от его исполнения страдает только она, прочие же пользуются ее слабостью. Ничего не замечая вокруг, Агата выскочила на Театральную площадь. Шла так стремительно, что задевала случайных прохожих в толпе. И не оборачивалась на оскорбительные возгласы. Оказавшись на Тверской, как всегда суетливой, она сбавила шаг, запыхавшись и выбившись из сил.
Лечебное действие мороза выразилось в том, что Агата снова могла думать. Если она сбежит, то Валерия наверняка придумает такую гадость, что скандалом не обойдется. Слишком сильна ее ненависть. То, как она поступила с баронессой, говорило, что мадемуазель вообще ни перед чем не остановится. Вот только если Агата уедет, то проиграет она. Проиграет Валерии. Потому что юная барышня окажется сильнее: одним ударом, вернее – плеском кофе, сломала ту, с которой не могли справиться жандармские офицеры
[13]. Вероятно, весь этот спектакль был проверкой: шанс, что после такой подлости баронесса больше не захочет ее видеть, слишком высок. А если так, она наверняка приняла его в расчет. Но если баронесса останется…
Мысль показалась Агате настолько верной, что она невольно зауважала Валерию. Но теперь как соперницу. Причем соперницу на равных. Уехать – признать ее победу. Сделать вид, что ничего не случилось, – ответить ударом на удар. Агата вдруг поняла, что с этого мига судьба мачехи Валерии перестала ее интересовать.
Ставки поднялись: теперь она будет сражаться с противником, куда более опасным. И интересным. Заодно не даст этому противнику совершить задуманное. То есть переборет Валерию. Новая цель показалась настолько заманчивой, что Агата мгновенно поменяла планы. Она махнула извозчику, уселась в пролетку и приказала везти в Большой Девятинский переулок.
В кулинарном классе было пусто. Занятия на курсах «Искусство кулинарии» начинались через час. Печь уже затопили. Кулинарный класс представлял собой кухню средних размеров, в которой была устроена дровяная печь размером с полкомнаты. По высоте печь доходила курсисткам до пояса, что было удобно при готовке. Верх печи покрывал лист жести, нагреваемый жаром снизу.
Не дожидаясь поварихи мадам Андреевой, которая вела курсы, Агата натянула фартук, прикрывавший грудь лепестком, и принялась за дело, в котором выместила остатки злости: она стала месить тесто для блинов. Насыпав муку в миску, туда же разбила несколько яиц, не считая, и от души плеснула воды из кувшина. Агата видела, как готовит мадам Андреева, слушала пояснения, но сейчас советы выветрились из памяти. Она готовила по вдохновению. Купленную сковородку уже доставили из лавки. Кое-как Агата подняла тяжелейшую чугунку и хлопнула на жестяной противень там, где сильнее нагревался. Прежде чем лить тесто, Агата открыла дверь во двор. На всякий случай: запах утренней готовки с тетушкой еще не выветрился из одежды.
Агата размашисто шлепнула из половника, тесто забулькало на сковородке. Надо дождаться, когда пойдет дырочками, и тогда перевернуть. Тесто шипело, но не спешило твердеть. Агата потыкала деревянной лопаткой. Вместо образования блина от сковородки потянуло дымком. Что крайне раздражало. Выправляя блин, Агата плеснула еще теста. На сковородке было с палец глубиной. Вскоре тесто забулькало, как варенье, но и только. Блин не желал являться. У тетушки он почернел, а здесь как стояла жижа, так и стоит.
Такое поведение блина выходило за рамки приличий. Агата выразилась довольно крепко, ругая блин, не желавший запекаться. Толку от этого не было. Чтобы показать, кто тут настоящая повариха, Агата швырнула прямо в сковородку добрую горсть муки и стала яростно размешивать. А потом добавила еще. Тесто, удивленное таким отношением, быстро загустело. И припеклось. Уже до черной корочки. От сковородки пошел едкий дымок. Агата поняла, что подлый блин обманул. Сгорел буквально на глазах.
– Гадкий ты блинишка! – закричала она и жахнула половником по горячему противню, вымещая на жестянке неудачи сегодняшнего дня, включая испорченную сковородку. – Ничего у тебя не выйдет, слизняк!
Между тем блин обугливался и чернел. Еще немного – и повторится утренний конфуз, когда они с тетушкой на минутку вышли из кухни, а вернулись к полыхающим уголькам. Действовать надо было быстро. Схватив обеими руками ручку сковороды, Агата попыталась стряхнуть блин на противень. Блин не желал покидать нагретое место. Чем окончательно вывел из себя.