— При дворе вы приняты не будете, Мария-Шарлотта блюдет заповеди своей матери, а вот просто познакомиться, думаю, получится. Королева любит красивых людей. Но будьте очень осторожны, королева не любит тех, кому оказывает знаки особого внимания король.
— Плешивый?
— Эмма, умоляю, одно такое слово — и мы вдвоем отправимся в Англию на первом же судне.
— Ах, как было бы хорошо!
— Вам — да, а мне? Придерживайте свой язычок, он у вас явно без костей. И запомните: королева куда хитрей, чем вам покажется.
Все прекрасно, кроме одного: ее письма к Чарльзу оставались без ответа. Гревилл словно забыл, что существует такая девушка, что по его воле Эмма оказалась в Неаполе и что он обещал приехать и забрать ее через полгода.
Нет, Гревилл не забыл, но всячески старался не напоминать о себе. Эмма продолжала забрасывать его письмами, умоляя не бросать. Она подробно рассказывала обо всем: о том, чем занималась, чему научилась, за что ее похвалил лорд Гамильтон, что сделала не так…
Эмма хвастала, что лорд Гамильтон придумал, как обеспечить ее каретой и не поставить при этом в неловкое положение, в том числе и себя. Саму карету перекрасили, а кучера и лакея переодели в новые ливреи. Ведь если ей выезжать в карете лорда Гамильтона, все могут подумать, что она его любовница!
Смешное признание от той, что совсем недавно могла стать чьей-то любовницей запросто. Племянник и дядя сильно изменили Эмму: Гревилл требованием жить тихой, добропорядочной жизнью, а лорд Гамильтон возможностью учиться и многочисленными знакомыми такого уровня, который ей и не снился. Ее живым картинам аплодировали принцы, графы, князья… поэты, художники, музыканты… Совсем иное, чем прежде, общение, иной уровень интеллекта и знаний.
Чувствуя, что не дотягивает до уровня тех, с кем общается, и не желая выглядеть дурочкой, Эмма с утра до вечера училась. И все описывала обожаемому Чарльзу.
Настоящий подробный дневник в письмах.
Вот только адресату он не нужен.
Гревилл писал, но не ей, а лорду Гамильтону. Возмутившись таким положением дел, девушка пригрозила приехать в Лондон самостоятельно и устроить грандиозный скандал!
Шли неделя за неделей, но Лондон молчал…
Лорду Гамильтону попросту надоели страдания Эммы, к тому же они казались обидными. Гамильтон столько делал для нее, так старался развлечь, обучить, познакомить с выдающимися людьми, так старался быть приятным и полезным, а она все рыдала из-за невнимания своего Гревилла!
Однажды, будучи основательно не в духе, лорд резко заметил, что Гревилл вовсе не намерен забирать ее из Неаполя. Эмма пришла в ужас:
— Не может быть! Он обещал!
— Эмма, чем вам не нравится у меня? Я плохо к вам отношусь? Недостаточно заботлив, внимателен, мало вами занимаюсь?
Девушка в отчаянии мотала головой:
— Нет, нет! Я вам очень благодарна, но я люблю Гревилла, поймите, люблю! И я не смирюсь с тем, что он меня бросил.
Лорд Гамильтон молча развернулся и вышел.
Эмма схватилась за перо и бумагу.
«Чарльз, вы не можете так поступить со мной! Гревилл, любимый, дорогой Гревилл, пожалуйста, ответьте, успокойте меня. У меня больше нет сил ждать от вас хоть маленькой весточки».
На следующее утро лорда Гамильтона не было за столом во время завтрака.
— Что-то случилось, Джеймс?
— Нет, милорд уехал на вулкан.
— Но он обещал взять меня с собой!
— Милорд ничего не говорил по вашему поводу. Только учителя, как обычно…
Несколько дней Гамильтон откровенно избегал Эммы. Она решилась поговорить с ним сама.
— Милорд, я вам надоела со своими слезами?
— Эмма, я не мешаю вам страдать, но увольте от ваших жалоб. Не идеализируйте Гревилла, лучше вспомните, как с вами обходились в Лондоне. Если вы не желаете оставаться в Неаполе, я помогу вернуться и дам достаточно денег, чтобы какое-то время жить в Лондоне. Но если вы пока не уезжаете, то, пожалуйста, перестаньте терзать меня укорами по адресу Гревилла и стенаниями, посвященными своей любви к нему.
Тон лорда Гамильтона весьма холоден, слова жесткие, твердые, как галька на берегу. Он обижен, и он прав. За постоянную заботу она платила черной неблагодарностью. Но чем Эмма могла заплатить? — только собой, а это означало бы предательство любимого.
Гамильтон страдал молча, хотя временами хотелось крикнуть во весь голос:
— Да очнись же ты! Посмотри на своего Чарльза раскрытыми глазами, он предал, продал тебя!
Боясь разочароваться в своем идеале, лорд старательно избегал любых разговоров о племяннике. Обожание Эммой Гревилла начинало походить на откровенную глупость. Нельзя же быть настолько наивной и слепой?
Но и раскрывать ей глаза на Чарльза тоже нельзя, возненавидит, только сначала самого лорда. Гамильтон молчал.
Все решил сам Гревилл. Испуганный угрозой Эммы явиться в Лондон со скандалом, а также письмом дяди о том, что по истечении полугода он просто не станет держать девушку, потому что никакие уроки и занятия не идут впрок из-за бесконечных слез и стенаний, Чарльз решился написать Эмме откровенно.
Она сидела с письмом в руке оглушенная, потерянная, уничтоженная. Не хотелось жить.
Тот, кого она столько умоляла о любви, умоляла прислать хоть весточку, наконец написал, но что!.. Гревилл советовал ей не кочевряжиться и стать любовницей лорда Гамильтона. Лорд прекрасно относится к ней, заботлив, внимателен, она же сама писала, что явно влюблен, почему бы не воспользоваться этим?
Так мог писать только тот, Кто равнодушен, для кого она ничто! Наконец Эмма все поняла, вернее, поверила в то, что подозревала, но о чем боялась даже думать — Гревилл отправил ее в Неаполь, чтобы избавиться!
Внизу лорд Гамильтон о чем-то разговаривал с Джеймсом. Вяло проползла мысль: договаривается о ее отъезде. Вчера она всерьез стала просить лорда Гамильтона отправить их с матерью в Лондон, если Чарльз все не едет. Гамильтон только кивнул:
— Хорошо, я позабочусь.
Он слов на ветер не бросает, если сказал, что позаботится, значит, скоро можно ехать. Только куда? Чарльзу она не нужна, в Хавардене тоже, больше никого…
Она никто, всего лишь богиня здоровья, позирующая обнаженной. Нет, Эмма не позировала обнаженной, но демонстрировала свое тело под тонким газовым покрывалом, и каждый, кто заплатил, мог прийти и посмотреть…
Горло сжимал спазм: наверное, если бы удалось поплакать, стало бы легче, но слез не было, они вылились в предыдущие недели. Зато была страшная опустошенность, и в этой пустоте вдруг родилась злая-презлая мысль:
— Я стану не любовницей лорда Гамильтона, Гревилл. Я стану его женой! Ты хотел с моей помощью уберечь наследство дяди для себя, чтобы только оно не досталось новой жене лорда Гамильтона? Не получится!