Скольжу по теням, не открывая глаз. Прочь отсюда, прочь, прочь, прочь, в тенях и вдаль, прочь, подальше отсюда, туда, где началось разрушение, туда, где потерялись ориентиры.
И вот я стою под деревом.
Небольшой двор. Далеко уже не остров и не лицей. Испуганная собака лает на меня, взявшегося из ниоткуда в темноте. Я улыбаюсь ей. И слышу, как гремит гром.
Вовремя.
Дурацкая необъяснимая погода.
Лежит иней. Гремит гром. Всё странно. Дождь ещё не начинается.
Я подхожу к дому. Смотрю вверх, на балкон одной из квартир. Размышляю.
Вспоминаю.
Задыхаюсь.
Я.
Собака лает на этот раз уже на гром. Я молча понимаю её страхи, молча же принимаю эту безрассудную смелость. Лаять на небо… На природу.
Да. Коул был похож на пса. На волка.
Так бросается на то, что может его убить.
Безрассудно. Глупо.
Я смотрю сквозь балкон. В комнате горит свет.
Он выходит, потому что чувствует. Смотрит.
Я стою внизу. Улыбаюсь.
Он боится.
Как Коул.
Боится.
И тоже задыхается.
Все мы задыхаемся. Всё задыхается.
Особенно тут. В городе. Он душит. Тут меньше воздуха, чем там, на острове. Тут его надо покупать. Респираторы, вернее.
Иначе точно задохнёшься.
На самом деле это лишь вредит здоровью. Примерно как никотин.
Человек из далекого-далекого прошлого смотрит на меня, а я на него. И я размышляю над тем, что он иногда хотел меня убить.
Я его – никогда.
Злился? Да. Ненавидел? Может быть.
А убить хотел лишь он меня. Не наоборот.
Я предлагаю.
– Убьёшь меня?
Он открывает окно, хватается трясущимися руками за раму. Улыбаюсь. Как тогда Коулу. Но более искренне. Может быть, я бы заплакал.
Может быть.
Он молчит. Молчит, а глаза у него человеческие, не волчьи, не ледяные – тёплые, зелёные, тоже молчат. Ничего в них не отражается для меня, и одновременно отражается всё, что было.
Почему я пришёл сюда? Не знаю. Сознание само принесло.
Ответа я не получил. Разворачиваюсь. Медленно бреду прочь. Гром отвечает мне вместо моего слушателя.
Но за ним повторяет и «солнечный»:
– Ты сам сделал это, – голос у него тоже дрожит. Он тоже мог бы заплакать. Мог бы. – И я тебе в этом помог.
Я думаю.
Верно. Да. Он прав.
Он помог мне в этом.
Оборачиваюсь. Разглядываю знакомое лицо.
Смертный.
Тот, кто может умереть. Кого легко убить. Кто умрёт навсегда.
Умрёт.
Смертный человек. Таких нет в лицее. У простых людей иные лица. Смотрят они по-другому. Боятся чуть больше либо не боятся совсем. И ещё выглядят болезненно и с тем же – куда более живыми.
Впрочем, они и были живыми.
Мы – нет. Из лицея – нет.
– Конечно, сам сделал. Какая мне разница? – отвечаю, сам слегка запинаясь. Но беру себя в руки. – Я же бессмертный.
Эта фраза.
Он помнит.
Слышу в его голосе слёзы.
– Прости…
Машу рукой. На прощание.
Больше не вернусь.
Только вспоминать.
Вспоминать можно, не навещая могилу.
Он смотрит вслед. Чувствую. Чувствую, как ненавидит меня за то, что пришёл. Напомнил о себе. И себя ненавидит. Потому что слабак.
Слабак. Такой же. Слабак.
Ненавижу их.
Слабых.
Они мучают этим других. Своей слабостью. Неспособностью принять. Понять. Они мучают.
Сами того не желая. Из лучших побуждений. А в итоге… только для себя. Да. Слабые. А не слаб ли я?
Я выглядел жалко. Идя мимо лающей псины прочь по когда-то знакомой улице, прочь от когда-то знакомой жизни. Прочь. Под раскаты грома. Без дождя.
Было сухо.
Дождь всё выплакал ещё вчера.
Собака замолкает. Окно закрывается.
И гаснет свет.
Гасну с ним и я.
Призрак
В кабинете было душновато. Странно. Не понять мне этой новой погоды. Ничего вообще не понятно, на самом-то деле…
Я ёрзал на стуле. Но директор и Крозье внимательно следили за мной. Вернее, пристально следил только Крозье, директор же листал бумаги. К слову, новые. Недавно распечатанные. Я слышал, что старые пропали. И знаю об этом только я, конечно. Я ужасен… Подслушивать плохо.
– Что же, молодой человек, – директор всегда выглядит усталым. Эта работа явно не доставляла ему удовольствия. – Вы сказали нам, что примерно предполагаете, кто устроил пожар. Откуда подобные сведения? И да, вы же в курсе, что сами являетесь подозреваемым? Не вижу смысла скрывать это, – добавил он, когда на него выразительно посмотрел Крозье.
Я кивнул. Сглотнул.
– Конечно, – я снова киваю. – Да. Но я хочу… Хочу просто помочь вам. Если моя информация неверна – вы всё равно сможете найти виновного.
Директор кивает. Что означает: «продолжай».
– В общем, незадолго до того, как начался пожар… Я видел. Ну, видел кое-кого. Странного… Мне показалось это странным. Я тогда не обратил особого внимания, потом только понял, насколько всё странно…
Очень много слов «странно». Я переборщил. Да и врать я учился прямо на ходу. Но всё же говорить правду о том, как именно я увидел то, о чём хотел рассказать, – глупо.
– Ну, я случайно заметил, что один из учеников был на этаже, где, как позже выяснилось, и обнаружили очаг возгорания. Туда уже давно никто не ходил, да? Этот этаж ведь служебный.
Кивок. «Продолжай».
– В общем, я не видел лица, ничего не видел… Но я могу сказать точно: мантия Сов и довольно светлые волосы. Не очень высокого роста, по-моему, но я не уверен…
Крозье и директор переглянулись.
Учитель по выживанию мерзко улыбнулся.
Но директор снова посмотрел на меня.
– Один вопрос, Джонатан. Что вы сами забыли на том этаже?
Я почувствовал, как пересохло во рту. И, запинаясь, промямлил:
– Моя… способность… иногда меня выкидывает из моего тела, и я брожу, как привидение, непонятно где… Вот.
Директор задумался, поскрёб ногтем стол, а после взял трубку и набрал номер.