Все меняется - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Говард cтр.№ 15

– Какая удача, что и я тебя тоже. Какая у тебя чудесная сливочная кожа. – Он вытер ей глаза уголком простыни. Много лет назад от подобного замечания она бы надулась (эта ее ужасная надутость, как он ее только терпел?). Но теперь на всю эту чушь наслоились годы и чувство близости. Они проросли друг в друга.

* * *

– Понимаешь, ей в самом деле не следовало приезжать. Ей был предписан постельный режим и пенициллин, и я почти уверена, что у нее температура. Бедная Сид!

– И бедная Рейчел. Для нее это последняя капля. Неделями выхаживала Дюши, и вот теперь опять.

– Не уверена – может, это ей только на пользу. Твоя сестра всегда стремится быть полезной. Она хотела проведать Сид, но та уснула, и мы обе решили, что лучше будет не тревожить ее.

Они говорили приглушенными голосами, так как Лора в ее пиратской треуголке разметалась поперек их кровати. Хью с величайшей осторожностью поднял ее на руки, чтобы отнести в кроватку, но шляпа все равно свалилась. Джемайма подняла ее и ухитрилась тихонько надеть снова. Лора только глубоко и чуть досадливо вздохнула, будто ее оторвали от чрезвычайно важного дела, и повернулась на бок, так и не проснувшись.

– Молодец, – Хью взглянул на жену, которая стояла на полу босиком, в белой ситцевой ночной рубашке и с блестящей короткой стрижкой, и влечение к ней заставило его испытать ничем не омраченную радость. – Помоги мне выбраться из рубашки, дорогая.

Она стащила второй рукав с его культи в черном шелковом чехле, и он обнял ее.

– Не могу, – сказал он, поцеловав ее, – не могу даже вообразить себе жизнь без тебя.

Не говоря больше ни слова, они легли в постель.

* * *

Ну и денек, думал Эдвард, выпутываясь из одежды. Он чувствовал себя неважно – к привычному несварению, которым он страдал уже некоторое время, прибавилось общее ощущение недомогания. Он привык быть популярным, обаятельным, всеми любимым; оставаться в меньшинстве его совсем не устраивало, о чем бы ни шла речь. Если бы только Диане полюбился Хоум-Плейс, они могли бы заполучить его, и, конечно, все родные стали бы приезжать сюда, когда захотят.

Но она твердо решила обзавестись своим домом, и он не видел никаких признаков, что она захочет принимать в нем его родню. Тем не менее у Луизы, Тедди и Лидии, если она когда-нибудь получит отпуск, должна быть возможность приезжать туда. Он намеревался на этом настаивать, но в глубине смутно брезжила мысль, что ни в коем случае не следовало ставить в положение просящего. Как-никак, он многое сделал для сыновей Дианы, особенно для младшего, насчет которого теперь уже был твердо уверен, что тот не от него.

Он встряхнул пару таблеток алка-зельтцера в своем стакане для зубов, налил в него воды и выпил. Обычно это помогало, хотя бы отчасти. Эта треклятая напасть в доках. Было время, когда, видя, что у работников компании назревает забастовка, он спускался на пристань, потолковать с ними, и все улаживал. Теперь это исключено. С тех времен компания разрослась. Если до войны ему хотелось отдохнуть денек – пострелять, поиграть в гольф или побыть с Дианой, – он просто так и делал. Всегда можно было положиться на то, что Хью останется держать оборону или, еще при старике, прикроет брата. А как близки были они с Хью: регулярные партии в сквош, зимними вечерами – в шахматы, распределение обязанностей по работе. Продажи удавались ему, Эдварду, лучше, чем кому бы то ни было, Бриг научил его выгодно покупать древесину как на родине, так и на Дальнем Востоке. Хью педантично руководил доставкой и командовал их флотилией синих грузовиков (цвет непрактичный, стремительно выцветающий, однако он отличал их машины от другого грузового транспорта на дорогах). Просто Эдвард ясно понимал, что у них образовался избыток недвижимости и что в конце концов банк перестанет мириться с их неуклонно растущей задолженностью, а Хью, по-видимому, совершенно не замечал финансового кризиса, и с тех пор как его избрали главой правления, его упрямство, этот извечный ключевой фактор, только усугубилось.

Он подошел к окну, выходящему в сад перед домом, и открыл его; ночной воздух сразу же окатил его теплой и ласковой волной. Она была напоена благоуханием всех цветов, которые для этого и сажала Дюши. Беспорядочно порхая, мотыльки устремлялись из темноты на свет в комнате. Эдвард лег в постель, погасил лампу на тумбочке, и все его помыслы заполнила Дюши. Они с Хью ходили к ней в комнату проститься. Она лежала с белыми розами в руках, с лицом гладким и бледным, как алебастр. И выглядела так же юно, как в его детстве. «Ты всегда был самым большим негодником из моих сыновей», – он вспомнил, как она сказала это, когда он после помолвки с Вилли привез ее знакомиться к своим родителям. Вилли допытывалась, что значат эти слова, и Дюши объяснила, глядя ему в глаза: «Однажды ты пытался укусить свою сестру. И всякий раз, когда вел себя скверно и бывал наказан, ты просто вновь совершал те же поступки. И постоянно плевался», – закончила она и улыбнулась ему искренне и спокойно. Этот безмятежный, прямой взгляд! Он не знал больше никого, кто был бы наделен ее простой прямотой. Даже Рейчел, безусловно, натуре искренней, душевного спокойствия недоставало. «И я больше никогда ее не увижу». Его глаза налились нестерпимо жгучими слезами. Теперь, когда рядом не было никого – не было Дианы, – он мог оплакать ее.

* * *

Арчи ушел наверх последним – потому, что после странного и трудного вечера ощущал настоятельную потребность побыть одному. Он выскользнул за входную дверь и спустился в сад. Воздух казался теплым бархатом, небо трепетало от множества звезд. Клумбы с этой стороны дома были засажены душистым табаком и ночной маттиолой; жасмин, изящество цветов-звездочек которого не сочеталось с удивительно бурным ростом, цеплялся за плетистую розу.

Слева на газоне, ближе к углу, на фоне мягко освещенного неба строго темнела араукария. Она выглядела своего рода остротой Викторианской эпохи, но Дюши не трогали попытки родных подшучивать на этот счет. «Она уже была здесь, когда приехали мы» – вот и все, что говорила она в защиту этого дерева, но однажды призналась Арчи, что любит араукарию. «Она напоминает мне о доме в Стэнморе, – сказала она. – Мой отец обожал экзотические деревья. У нас было еще и гинкго».

Он повернул направо и медленно двинулся в обход дома, мимо осевшего в низине теннисного корта. Летучие мыши суматошно, но бесшумно сновали вокруг. Ближе к теплицам дорожка стала гаревой, Арчи уловил запах дозревающих помидоров. Впереди виднелись внутренний двор, старые конюшни и гараж. Над конюшнями жили Тонбриджи, но свет у них уже был потушен. Арчи еще раз свернул направо, к подъездной дорожке и крутому склону, ведущему к лесу.

Послышался отрывистый и раздраженный вскрик совы, и Арчи вспомнил, как встревожился Берти, услышав этот звук впервые. «Папа, это она от боли. Как будто мучается. Мы должны ее спасти». Арчи пришлось перевоплотиться в осла, в корову и в слона, чтобы показать, какими разными бывают голоса животных. Под конец Берти спросил: «А как же тогда узнать, когда кому-нибудь из них больно?» Ответить на этот вопрос он не смог и обнаружил, что детей ничто не тревожит так сильно, как невежество. «На самом деле ты знаешь – он ведь знает, правда, мама? Он все знает». А когда Клэри спросила, кто ему сказал, он ответил: «Конечно, королева – в телеграммах».