– Я их все прочитала, – сказала Милли, и тут ее лицо неожиданно стало печальным. – Те, что еще не читаны, лежат у кровати. Мама ввела правило, что я могу держать там не больше шести книг одновременно, иначе ситуация, по ее словам, выйдет из-под контроля.
– Шесть – хорошее число. А когда ты прочитаешь одну, можешь положить на ее место другую?
Милли утвердительно кивнула и поинтересовалась:
– Ты тоже так делаешь? Шесть за раз?
– В принципе, да, – кивнула Нина, хотя в ее случае это было, скорее, шесть полок. – По порядку читаешь?
– Да, когда он есть. Если его нет, я читаю в том порядке, в котором они выходили, – пояснила девочка и помедлила. – Иногда я сначала читаю не ту, что написали первой, и мне за это стыдно.
Нина засмеялась:
– Я принимала очень много писателей у нас в магазине, и никого из них не волнует, какую из их книг ты читаешь первой. Они просто радуются, что ты вообще их читаешь.
– Правда?
– Истинная.
– У тебя есть любимая книга? – задала вопрос Милли, плюхаясь на ковер. Рядом были кресло-мешок, к которому часто прислонялись, и мягкий игрушечный кролик, которого часто обнимали при чтении. Внезапно Нине вспомнилась Клэр, дочь Лили, со своей собакой. Может быть, читать рядом с кем-то – гораздо более приятное занятие, чем ей казалось. Она вспомнила о маме, которая никогда ей не читала, и о Лю, которая читала ей каждый вечер. Вспомнила о Томе. Перестала вспоминать.
– У меня много любимых книг, под каждое настроение.
– Что ты читаешь, когда оно у тебя хорошее?
– «Дживса и Вустера» П. Г. Вудхауза. Дживс – камердинер, вынужденный работать на полнейшего идиота. Они смешные.
– А когда тебе грустно?
– Это зависит от того, хочу ли я развеселиться или грустить дальше.
– Развеселиться.
– Детективы. Всегда срабатывает.
– Папа тоже любил детективы, – признала Милли.
Нина села рядом с Милли и притянула к себе подушку, чтобы облокотиться на нее.
– Правда?
Милли пожала плечами.
– Да. Но ему нравились самые разные книги, – она помолчала, потом поднялась. – Пойдем, покажу тебе его библиотеку.
Комната Милли занимала половину верхнего этажа в доме. На второй половине, прямо за соседней дверью, расположилась библиотека отца. Или кабинет. Или что-то вроде того. Эта комната с полками и уютным креслом, из которого можно было смотреть на океан, тоже впечатляла куда больше, чем жилье Нины.
Но в отличие от жилья Нины здесь книги стояли беспорядочно.
– Я все время просила, чтобы он разрешил мне хотя бы расставить их по алфавиту, – сказала Милли почти извиняющимся голосом, пока Нина шла вдоль полок. – Но он отвечал, что ему нравится плыть по комнате, как облако, и брать то, что бросается в глаза.
– Надеюсь, не буквально.
Милли хихикнула:
– Ага, и он не был похож на облако, но так всегда говорил.
Это было удивительное смешение. На полках стояли Джейн Остин, Диккенс, Троллоп, Стивен Кинг и С. Дж. Перельман. Дороти Паркер втиснулась рядом с Джоан Дидион, а Чинуа Ачебе соседствовал с Джоном Гришэмом. Было полно детективов, так называемого бульварного чтива и прикладной литературы на самые разные темы, от альпинизма до работы в забегаловке. Многие из этих книг Нина читала, какие-то – нет. Она подумала о своих полках, о том, что могут рассказать о ней стоящие на них книги, и поняла, что сейчас узнала о покойном отце больше, чем могла бы, даже если бы встречалась с ним.
Милли смотрела на нее.
– Он очень любил книги, совсем как мы.
Нина кивнула.
– Тебе бы он понравился.
Нина провела пальцами по корешкам отцовских книг, на мгновение остановившись на потрепанной «Человеческой комедии» Сарояна. Улыбнулась:
– Ну, мне нравятся его книги. Это уже показательно.
Внезапно Милли прижалась к ней, и Нина обняла ее в ответ.
– Я все время скучаю по папе, – приглушенно сказала девочка. – Но я рада, что нашла тебя.
– Я тоже, – ответила Нина. – Очень рада.
Позже, после обеда, Милли ушла заниматься каким-то школьным проектом, для которого ей требовались дерево, пластмассовый кролик и кукольный канделябр, а Нина осталась наедине с Элизой. Сглотнув, Нина решилась на вопрос, который ей невыносимо хотелось задать все это время.
– Ты знала обо мне? Я имею в виду раньше? – произнесла она и нервно заправила волосы за уши.
Элиза посмотрела на нее с удивлением и легкой грустью.
– Нет. Если бы знала, мы бы уже давно познакомились, – заверила она, отпила воды и стала возить стаканом по столу, оставляя полукруглые следы, как от змеи на песке. – Это было потрясением, ведь я думала, что Уильям все мне рассказывает.
Нина посмотрела на нее.
– Все так по-разному его описывают, – она помолчала, колеблясь. – Один и тот же человек, но у каждого о нем свое мнение. Для мамы Питера он был позером, который слишком много пил, а для Милли – добрейшим человеком на свете, который постоянно проводил с ней время.
Элиза пожала плечами:
– Люди меняются. Уильяма, которого знала мама Питера, и Уильяма, которого знала Милли, разделяют сорок лет. Родители застывают в янтарной смоле детства, согласна? Когда меня навещают мои родители, я чувствую, как снова становлюсь нервным четырнадцатилетним подростком. Я видела Уильяма глазами его жены, на Милли я смотрю лишь как ее мать… Понимаешь, о чем я?
– Да, конечно. То есть я никогда не увижу отца таким, каким он был, потому что смотрю на него через призму других людей.
– А может быть, ты сопоставишь все их мнения и будешь единственной, кто знает его настоящего.
Нина засмеялась:
– А может, люди и не бывают настоящими. Может, мы все меняемся в зависимости от того, где мы и с кем.
– И поэтому ты любишь быть одна, – с улыбкой посмотрела на нее Элиза.
– Что ты имеешь в виду?
– Что ты нравишься себе такой, какая ты в одиночестве.
Нина пожала плечами:
– Чтобы находиться с другими людьми, нужно много энергии. Проще быть собой, когда рядом никого нет.
– Одни люди забирают энергию, другие ее дают… Иногда тебе везет и ты находишь человека, чья энергия уравновешивает твою, – принялась объяснять Элиза. – Боже, я слишком долго прожила в Малибу. Я сказала это без всякой иронии.
Нина засмеялась:
– Это прозвучало убедительно. Мне даже показалось, что я слышу тихий звон храмового колокольчика…
Элиза скорчила ей рожу и заулыбалась.