Соловушка НКВД - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мишаткин cтр.№ 92

— В стране и за рубежом услышат далеко не все, что скажут судьи и подсудимые, радио передаст фрагменты, а нам надо знать каждое произнесенное на сцене слово.

Приказ исполнили, и на следующий день вождь стал слушать все, что происходило в Октябрьском зале. Обращал внимание на интонации в выступлениях членов Военной коллегии, подсудимых, радовался, когда в голосах последних звучали страх, отчаяние. Стоило Ульриху объявить об окончании очередного заседания, выключал динамик, ждал доставки расшифрованной стенограммы. На время процесса отменил прежде назначенные заседания, запланированные встречи. Когда Поскребышев напомнил о необходимости поставить резолюции на срочных документах, махнул рукой.

— Потом.

Вождю нравилось, что процесс идет точно по составленному им плану, но стоило услышать, что смеет говорить Бухарин, выругался по-грузински:

— Шени дэда могитхнам!

Ударил кулаком по столу с такой силой, что подскочил подстаканник с карандашами. Соединился по телефону с Ульрихом.

— Немедленно приезжайте!

Председатель суда робко ответил, что до перерыва два часа, и получил приказ заканчивать на сегодня говорильню.

Вскоре смертельно напуганный Василий Ульрих (появилась реальная опасность оказаться в подвале внутренней тюрьмы Лубянки) стоял перед Сталиным. Не предлагая бывшему сотруднику контрразведки ОГПУ присесть, хозяин кабинета бросил вошедшему в лицо:

— Почему не заткнули сволочи рот, позволили говорить о невиновности? Шелудивый пес посмел пролаять при журналистах и иностранцах! Допустили второй непозволительный прокол, первым было выступление Крестинского, но его быстро привели в чувство, поставили на место. Бухарин не Крестинский, его невозможно ничем испугать, надо как следует встряхнуть, дать по мозгам, чтоб не забывал, где находится, что следует отвечать, о чем молчать. С коллегией топчетесь на одном месте, задаете ненужные вопросы, позволили Бухарину распустить язык, источающий яд, заявить о невиновности и стать обвинителем! Он ничего не может изменить, должен приползти на коленях с признанием вины в зубах!

Желая успокоиться, Сталин решил закурить, но пальцы не слушались и табак просыпался на пол, что разозлило еще больше.

Ульрих «ел» глазами вождя. Перед открытием процесса осмелился напомнить о необходимости назначения народных заседателей, но Сталин не пожелал видеть в роли оценщиков деяний подсудимых представителей общественности, назвал местом проведения заседаний не Колонный зал, вмещающий около тысячи человек, а Октябрьский на триста мест.

Ульрих слушал нотацию, понимая, что долго хранить молчание нельзя, иначе вождь придет к выводу, что назначенный им председатель судебной коллегии — тюхтя, мямля, бездарь, которого следует немедленно убрать, заменить другим. И военюрист, собравшись с силами, выдавил из себя:

— Работе очень мешает присутствие в зале посторонних. При них подсудимые излишне болтливы. Считаю — в будущем суды, подобные нашему, делать закрытыми.

Предложение понравилось Сталину.

— Хватит судебной казуистики. Нечего церемониться с не пожелавшим разоружиться врагом. Давно изжил в себе чувство жалости. Пример тому осуждение Каменева — несмотря на то, что мы с ним оба родом из благодатной Грузии, поддержал вынесенный приговор, дал согласие на расстрел.

Положил потухшую трубку на край стола, помолчал.

— Совершили ошибку, не учли, с кем имеем дело. Бухарин сильнее и опаснее Крестинского, не пустозвон, не балаболка, как Троцкий, к нему следовало подойти по-иному, нежели к другим. Чтобы избежать новых нежелательных эксцессов, поспешите с вынесением приговоров.

Простился с Ульрихом, проводил тяжелым взглядом до двери. Вспомнил, как на третий день работы суда никем не узнанный проник в Дом Союзов через служебный вход. В зале устроился в ближайшей к сцене боковой ложе. Спрятался за портьерой. Рассердило, что чекисты, занявшие первые ряды, одетые в одинаковые шевиотовые костюмы и галстуки, бездарно исполняют роль публики — бурными аплодисментами поддерживают выступление прокурора. Выругался про себя, когда Ульрих позволил отдельным подсудимым быть излишне многословными, не заткнул рты.

Насмотревшись и наслушавшись, покинул ложу и здание, нырнул в ожидающую на улице автомашину. Пожалел, что нельзя как обычному гражданину прогуляться по столице, пройтись по Красной площади, которую видит только во время демонстраций, парадов с трибуны Мавзолея. В кабинете записал очередную, достойную мудреца, мысль:

Нынешние диверсанты и вредители, каким бы флагом ни прикрывались, давно перестали быть политическим течением, превратились в безынициативную, безыдейную банду, этих господ придется громить, корчевать беспощадно, как врагов рабочего класса, как изменников Родины.

Прочитал, остался доволен.

«Сформулировал как всегда кратко, четко, предельно ясно, доступно для понимания. Отдам Вышинскому, пусть обнародует на процессе, понятно, не упоминая меня: мудрость существует для того, чтобы других делать умнее, а не для прославления автора гениальных изречений».

Ягода понимал, что близок финал процесса, оглашение приговора и начал готовить свое последнее слово. Решил напомнить о главных вехах-этапах в политической деятельности, руководстве с лета 1934 по осень 1936 г. органами по охране завоеваний революции, непримиримой борьбе не на жизнь, а на смерть с врагами социалистической Отчизны.

«Упомяну и о большом партстаже, не забуду сказать о близком родстве с Яковым Свердловым, ссылке ^[41], службе инспектором Красной Армии, в Ревтрибунале, Наркомате внешней торговли, наконец, что самое главное, в коллегии ВЧК, где был начальником Особого отдела, одним из заместителей Дзержинского… Ткну в нос судьям и звание комиссара 1-го ранга госбезопасности».

Ждал приказа уточнить или дополнить показания, данные на следствии, но Ульрих с Вышинским, считали, что подсудимый Ягода ничего нового сказать не сможет. Воспользовавшись тем, что от него не требуют ответов на новые вопросы, Генрих Григорьевич продолжил вспоминать собственные успехи, победы, которыми гордился и какие перечеркнула характеристика Политбюро:

Тов. Ягода властолюбив, ради достижения цели готов пойти на все. Угодлив перед членами ЦК, Политбюро. Убирал со своего пути любого конкурента. В руководстве придерживался фельдфебельского стиля. Почтителен к вышестоящим по положению.

Нелицеприятную оценку «первому чекисту» дал и почетный гость СССР Ромен Роллан, которому, по приказу Сталина, Генрих Григорьевич устроил прием по высшему разряду.

В дни моего приезда Ягода окружил меня вниманием, которое достойно главы государства, сдувал с меня пылинки, расточал хвалебные слова, а позже назвал загадочной личностью. Полицейские функции Ягоды внушают страх.