– Скоро Псков, – сказал император.
– Скоро к Вам придет депутация, – сказал я. – Они в последний раз попросят об ответственном министерстве и Конституции.
– Знаете что? – вдруг оживился он. – Вы меня не утешили, но я вам помогу…
Он повернулся на стуле, достал из шкафчика бланк и вечное перо, спросил, как меня зовут. Я ответил. Он написал несколько строк и размашисто расписался. Протянул мне бумагу и сказал:
– Ступайте! Ступайте же!
Я вышел в тамбур и прочитал. На бланке Верховного Главнокомандующего было написано:
«Мы свидетельствуем, что податель сего господин такой-то является злейшим врагом Русского Самодержавия и Нашим личным недругом. Николай. 2 марта 1917 года. В Царском Поезде, при подъезде к Пскову».
Еще раз я увидел его днем, около полудня. Я провожал к нему Рузского. Мы встретились глазами. Я одними губами шепнул: «Gouvernement responsable». Он так же тихо ответил: «Les morts n’ont pas honte».
В партикулярном платье я в обход Петербурга пробрался в Выборг. Затем на корабле добрался до Аландских островов. Эта населенная шведами провинция Финляндии была еще формально частью нашей империи. Там, в Мариехамне, мне нашли катерника, согласного перевезти меня в Швецию. Оттуда было около пятидесяти миль спокойным морем. В уплату пошли две последние николаевские десятки, которые я выпорол ножом из пояса. Катерником оказалась дама, жилистая и большерукая. Она попробовала монеты на зуб и согласилась.
Я запомнил, как монеты падают в холщовый мешочек у нее на боку. Золотой профиль императора мелькнул и исчез. Прощайте, Ваше Величество. Вы были честны. Прощай, Россия. Ты была… Ты была. За то и спасибо.
после Армагеддона
ПОВЕСТЬ О МИЛОСЕРДНОЙ ДЕВЕ И ДЬЯВОЛЕ
В некоей стране в семье богатых и добродетельных горожан росла дева именем Харита, то есть Радость. Она была прилежна в учении и весела в играх, почтительна к родителям и богобоязненна. Когда же ей исполнилось шестнадцать и у нее появился жених из богатого и знатного рода, повадился ее искушать дьявол. Он являлся юной Харите во сне, представляясь во всем своем дьявольском обличье – в виде косматого зверя с кошачьей мордой, козлиными рожками и человеческими руками с длинными окровавленными ногтями. Он протягивал к ней свои лапы, обнимал ее, и утром у нее горели плечи и груди, и ей было стыдно и страшно. Она созналась в этих сновидениях своим отцу и матери, они отвели ее к священнику, она исповедовалась, но ужасные видения продолжались. Родители ее настаивали на скором замужестве, полагая, что брак излечит ее от этих ночных видений, но мудрая и отважная дева решила сражаться с дьяволом до победы, отказала жениху и приняла монашеский постриг под именем Евпраксия, то есть Благоденствие.
В те времена монахи ютились в пещерках у подножия гор, в пустынном месте. Такую пещерку и избрала себе Евпраксия. Крестьяне из деревни неподалеку носили ей хлеб, а воду она сама набирала в кувшин из ручья.
Она проводила дни и ночи в посте и молитве. Дьявол, однако, продолжал ее соблазнять. То он являлся в образе жениха, которого она отвергла, и молил о позволении поцеловать след ее ноги. То он обращался в ларец с драгоценными ожерельями и перстнями. То представлялся корзиной изысканных яств. То воплощался в подругу юных лет, которая садилась на пороге, играла на лютне и распевала прельстительные песни.
Но Евпраксия отвечала: «Vade retro, Satanas!» Что значит: «сатана, отойди прочь!»
Уходил жених, уходила подруга, а драгоценности и яства Евпраксия отдавала окрестным крестьянам, и благодарили они ее.
Так шла ее жизнь, и дьявол уже совсем оставил ее своими соблазнами, и мысли инокини Евпраксии были чисты и свободны.
Однажды ночью вдруг настали гром и молния и земли колебание великое. Горы дрожали, и камни сыпались с них и летели на равнину. Евпраксия пала на колени и молилась Богу – и ни один камень не повредил ее жилища и не ранил ее.
С рассветом Евпраксия вышла наружу из своей пещерки-келейки и увидела, что вся равнина засыпана камнями, и нет больше деревень, откуда крестьяне приносили ей хлеб, и вода в ручье почти иссякла.
И увидела она, что некто приближается к ней издали. Через немалое время он приблизился и сел, обессиленный, у ее ног. Это был дьявол. Жалкий, измученный, с зияющей раной в груди, с унылой кошачьей мордой и обломанными козьими рожками.
– Quis es? – спросила Евпраксия, хотя прекрасно поняла, кто это.
– Necne vides ipsa? – вздохнул дьявол. Что значит: «Сама не видишь ли?»
– Vade retro, Satanas! – сказала Евпраксия.
В ответ дьявол заплакал и попросил поесть и попить.
Он сказал, что сегодня ночью состоялся Армагеддон, и Бог его победил и изгнал из мира сего. Он более не опасен, он стар, увечен и голоден. И прибавил, что сейчас он – то есть поверженный и раненый дьявол – всего лишь один из «малых сих», накормить и напоить которых – это накормить и напоить самого Господа.
У Евпраксии оставалось несколько лепешек и немного воды в кувшине. Она дала дьяволу напиться, покормила его и омыла его рану.
Настала ночь. Евпраксия уложила дьявола на свое каменное ложе и сама прилегла рядом. Дьявол заснул, уткнув свою кошачью мордочку в ее смуглое плечо и положив на ее девственную грудь свою иссохшую руку с обломанными ногтями, и Евпраксия положила свою руку на его плечо и погладила его козлиную шерсть.
Наутро у дьявола загноилась рана и начался озноб. Евпраксия напоила его водой, скормила ему остаток лепешки и, прихватив кирку и заступ, вышла из пещеры и стала рыть дьяволу могилу. Вырыв неглубокую короткую канавку, она огляделась, улыбнулась и стала рыть вторую такую же рядом – уже для себя. Поскольку победа Бога над дьяволом имела своим побочным следствием разрушение деревень, полей и виноградников в округе.
К полудню дьявол скончался, сказав ей «Gratias ago, bona virgo», то есть «спасибо, добрая дева». Евпраксия закрыла ему глаза, сотворила молитву и оттащила его в могилу, засыпала сначала мелкими, а потом крупными камнями и сама, помолившись еще раз, легла рядом – умирать. Пролежав так без еды и питья ночь, на рассвете воскликнула: «Animam meam Tibi reddo, Domine!» – то есть «душу свою отдаю Тебе, Господи!» – и скончалась.
Так лежала она тридцать девять дней, нетленная, делаясь все краше и краше, и исходил от нее аромат мирры и ладана, но некому было на нее посмотреть и вдохнуть это благоухание.
На сороковой день Ангел пролетал мимо и увидел ее. Постиг, что произошло, и воззвал к Богу, дабы он взглянул на Евпраксию и оценил ее подвиг.
Бог же сказал, что Евпраксия, несомненно, великая святая, но в своем милосердии она дерзновенна, ибо посягнула быть милосерднее Бога, который изгнал дьявола, она же – пожалела. Однако сделала она это не по злому умыслу, а по блаженному юродству души. «Поэтому, – решил Бог, – мы прославим святую Евпраксию как аскетическую деву, но вот эту историю про старенького раненого дьявола никому не расскажем, ибо в ней великий соблазн».