Повисло молчание.
– То есть, вы вините меня в гибели Александра Лисневского и остальных ваших сослуживцев, я правильно понял? – медленно задал вопрос Каплин, прямо глядя в глаза Доронину.
– Тебя и таких чистоплюев, как ты.
– А вам не приходило в голову, что дудаевцы тогда нарочно использовали для деморализации наших солдат это село? Смерти среди мирного населения были их своеобразной жертвой. И принимали бы мы участие в бою или нет – его исход от этого не зависел. Вы столько лет винили во всем тех несчастных пацанов-артиллеристов? Да, артиллерия не применялась в том бою, но и потери наши понесли не большие – около двадцати человек погибших. И почти столько же, или чуть больше, погибло боевиков и жителей села. Эту ситуацию так раздули, словно она была специально спланирована. Чтобы потом можно было везде написать, какие русские звери. А гибель… На войне от этого никто не застрахован. Если вы думали этим пошатнуть мое душевное равновесие – то не вышло.
– Твое – может и не вышло. А вот ее… Как ты теперь будешь ей в глаза смотреть?
– Скорее наоборот, – промолвил Лев. – Она мне.
Мила с каким-то благоговением взирала на Каплина. Он открывался ей с новой стороны. Этот скромный и тактичный мужчина сейчас выглядел очень уверенным в себе, сдержанным и мудрым человеком, рядом с которым автоматически появлялось ощущение безопасности и спокойствия. Она задумалась, что же творится на душе у Лисневской после всего услышанного?
А на Дарью ледяной лавиной обрушилось отчаяние. Внешне никому не видное, оно заполнило ее всю. А следом пришла апатия. После этого дня в ее жизни больше не будет Льва. У нее не было ни толики сомнения в том, что теперь он ее презирает. Она врала ему, что с Кириллом их ничего не связывает, что он просто сын ее мужа. Одно это уже повод перестать ее уважать. А слова Вадима… Дарья пожалела, что сейчас на дворе двадцать первый век, а не, например, семнадцатый, когда можно было всюду носить с собой флакончик с ядом или прятать смертоносный порошок в перстне. Она бы, не раздумывая, проглотила щепотку мышьяка или какой-нибудь кантареллы
29. Тем более что Вадим все равно просто так ее не отпустит. Измена – это лишь повод поиздеваться. На самом деле его задело то, что она за его спиной купила матери эту квартиру. Такого он точно не простит. Может откупиться от него орденом? Как же она ненавидела бывшего мужа!
– Так что, Дарья, где «апостол Андрей»? – нарушил напряженную тишину Вадим Борисович, неожиданно сменив тему.
Лисневская была настолько поражена услышанным, что не сразу отреагировала на его вопрос.
– Ты его не получишь, – после паузы решительно заявила она. – Можешь, что хочешь делать. Хоть своих цепных псов натравливай – мне все равно. Думаешь, я не знаю, как твои люди развлекаются в саунах и ночных клубах? До них даже беспредельщикам из СИЗО далеко. Я добровольно никогда не отдам и не продам фамильную реликвию. А даже если продам… то тебе этих денег не видать. Когда на допросе меня спрашивали, чем ты занимаешься, связан ли с криминалом… Я отвечала, что понятия не имею. Но на самом деле я давно в курсе, что все твое состояние накоплено благодаря контрабанде антиквариата! Ты вор, Вадим.
Мила поняла, что ошиблась в отношении Дарьи. Очень сильно ошиблась. Та не была преступницей. Но подсознательная неприязнь к этой молодой женщине раньше мешала ей размышлять непредвзято.
– Лев Гаврилович, – неожиданно вновь подал голос Лалин. – Когда вы сказали, что почти уверены в невиновности Вадима Борисовича, что вы имели в виду? Вы знаете, кто убил этого несчастного француза?
Все перевели взгляды на Каплина. И он ответил:
– Догадываюсь.
Мила едва не подпрыгнула. И он все это время молчал? Кто убийца, если не депутат и не Лисневская? Признаться, еще недавно она думала, что эти двое действуют заодно. Но теперь даже представить не могла, кому еще могло понадобиться убивать Оливье Шарлеруа.
Каплин выпрямился, стал чуть ближе к центру комнаты, но при этом недалеко от окна.
– Я так понял, Вадим Борисович окончил свою обличительную речь. Поэтому продолжу. Как вы помните, я сказал, что не считаю его убийцей. Я думаю, это сделал другой человек. Но начну по порядку. Не убивал Вадим Борисович Шарлеруа. И даже не пытался подставить супругу. Но все это оказалось ему на руку. Когда Дарья оказалась в СИЗО, он рассчитывал, что она отдаст ему орден взамен на помощь. Но не вышло. А после видео появилась отличная возможность развестись с надоевшей женой. Про ее шашни с собственным сыном он ведь тогда еще не знал. Только не знал наш герой и того, что на видео не Дарья.
Все, кроме Лисневской, ошарашенно уставились на него.
– Ведь так, Дарья Александровна? – повернулся он к той. – Почему вы не сказали мне в самом начале, что у вас есть младшая сестра?
Он назвал ее по имени-отчеству, и Дарья с горечью отметила про себя, что прозвучало это холодно и отстраненно.
– Я не думала, что это важно. Мать родила ее во втором браке. Ей всего девятнадцать. И она живет со своим отцом, – молодая женщина повторила то, что Каплин уже и так знал.
– А еще у нее шизофрения. И она всеми силами старается копировать тебя, – продолжил он.
– Это правда.
– Только есть еще нюанс. Она тебя ненавидит.
Дарья опустила голову, согласно кивая.
– За то, что я жила с матерью. А себя она считает брошенной. Хотя ее отец практически отнял Женю у мамы. Он влиятельный человек. Как-то там доказал что мать не в состоянии посвящать все время больному ребенку. И ее отдали ему.
– В общем, на видео она.
– Женька была любовницей кондитера? – пораженно воскликнул Олег. – Ни за что в это не поверю. Она совсем ребенок!
– Ты видел ее десять лет назад, Лалин, – заметила Дарья. – Поверь, она уже далеко не ребенок.
Лисневская вдруг запнулась. Она вспомнила фразу Каплина – «удар ножом нанес либо мужчина, либо хорошо тренированная женщина». А ведь Женя – легкоатлетка. Она с детства занимается в спортивном клубе для инвалидов и даже завоевывала первые места на соревнованиях среди паралимпийцев.
Глава
XXIX
Каплин как-то незаметно для всех стал хозяином ситуации, поменявшись ролями с Вадимом Дорониным. Теперь уже он задавал вопросы и обвинял.
– Если честно, я был практически уверен, что это сестра вас подставляет, Дарья Александровна, – продолжал следователь. – По моим данным она вас искренне ненавидит. Как и вашу мать. Тем более что Евгения посещала Шарлеруа в тот день, когда у него якобы пропал рецепт. И это про нее он сказал вам, Мила, называя девушку своей любимой женщиной. Но когда я поручил коллегам эту версию отработать, то выяснил, что у Евгении во время гибели кондитера была тренировка. Кстати, о том, что она спортсменка, мне почему-то тоже никто не сообщил.