На премьеру приехало много русских эмигрантов. Театр хоть и был небольшой, построенный совсем недавно и настоящих королей никогда не видавший, но русские его очень любили. На премьере присутствовали важные персоны города, крутились журналисты. В фойе прохаживались под руку с лощеными кавалерами дамы в изысканных платьях и шляпках или даже в приталенных пальто «а-ля рюс», введенных в моду Коко Шанель. Кому-то хотелось продемонстрировать причастность к модному течению – феминизму, кому-то – соответствовать образу праздной и изнеженной утонченной женщины.
Вот мелькнула русская расписная шаль. Другая дама гордо вскинула головку, чтобы похвастаться короткой стрижкой под названием «паж». Мужчины в большинстве своем взирали на это равнодушно. Гости курили, пили шампанское, делились сплетнями. По фойе плыли запахи сигар и духов. В общем, это был обычный вечер местной русской элиты, пережившей войну и революцию, почти не имеющей средств, но все равно желавшей блистать.
Хозяйка вечера сияла! Ее сережки сверкали в свете люстр и при покачивании разбрызгивали вокруг мириады алмазных отблесков. Она со сдержанной улыбкой принимала букеты и цветистые поздравления от каких-то наряженных, словно павлины, людей, отвечала на комплименты.
Ксюше было скучно. Девочка отошла к дальнему окну, забралась с ногами на подоконник и, скрытая длинными, в пол, шторами, стала смотреть на улицу, на подъезжавшие автомобили, экипажи и спешивших к театру людей. А еще на то, как красиво кружится снег, ложась на землю. Когда-то она точно также глядела в вечернее окно на снег, тихонько сжимая на груди под платьем орден отца… Девочка до сих пор всюду носила его с собой и так и не призналась в этом матери. Даже когда они в буквальном смысле голодали, и мать вынуждена была соглашаться на любую работу, какую только предложат. Этот орден – единственное, что еще связывало Ксюшу с прошлой жизнью. Но теперь она понимала, что, может быть, отдай она его Николетте, их существование в Париже стало бы гораздо проще.
Однако мать сумела выкарабкаться из нищеты, устроиться в театр и даже получить несколько главных ролей. А потом владелец этого театра – пожилой аристократ с русскими корнями – скончался от сердечного приступа, завещав свое детище актрисе. Ксюша понятия не имела, почему так произошло. В отношениях она пока разбиралась плохо. Была Николетта его любовницей или просто восхищала своим талантом – это так и осталось для Ксении загадкой даже когда она, став взрослой, думала о том времени.
На самом деле Николетта тоже не испытывала восторга, который вынуждена была демонстрировать публике. Ей хотелось спрятаться от назойливого внимания. Казалось, что все чувства обострились до максимума. Может быть, поэтому в какой-то момент она вдруг почувствовала на себе упорный взгляд. Обернулась, поискала глазами и обмерла. В нескольких шагах от нее стоял, потягивая шампанское, Волговский. Граф тут же отсалютовал ей бокалом. Но не его взгляд она так явственно ощутила на себе. Рядом с Алексеем находился мужчина, в котором актриса узнала киевского предводителя восставших рабочих. Александр Григорьев. Так ли его звали теперь? Он кивнул ей, и приблизился.
Когда он целовал ее руку, Николетта опустила веки и тени ресниц легли на бледные щеки. Короткой вспышкой в памяти возник момент их прощания на вокзале взбудораженного предчувствием беды города. Тогда без слов было сказано так много! И сейчас она не могла произнести ни звука, да и взглянуть на него не решалась. Нынче, в элегантном черном фраке, он разительно отличался от себя того, в бушлате и грубых сапогах до колен. Ну, какой из него революционер? У него такое красивое благородное лицо, такие манеры. Он ни на военного не похож, ни на шпиона. Он точно дворянин, аристократ – решила она.
– Вы так рьяно осуждали тех, кто покидает Россию. Очень неожиданно видеть вас в Париже, – наконец совладав с собой, почему-то съязвила Николетта и сама тут же пожалела о своем выпаде.
Не посчитает ли он ее зазнавшейся легкомысленной красоткой, способной лишь на колкости и кокетство? Почему-то именно в его глазах хотелось быть на высоте. И совершенно не было желания видеть Волговского, а тем более говорить с ним.
Щеки Николетты пылали, сердце в груди, кажется, пропустило пару ударов. Но Александр не успел ничего ответить, как рядом оказался граф.
– Никки! Это просто чудо! Я слышал, что театр возглавила какая-то талантливая русская актриса. Но никак не думал, что это ты!
Николетта перевела взгляд на Алексея. Герой отечественной войны… Насколько она помнила, на родине этого человека интересовали лишь балы, карточные игры и придворные интриги.
– Я уехала из России еще в семнадцатом. Думаю, ты слышал об этом. Там ведь тогда стало очень неспокойно.
– Это точно, – заметил граф. – В семнадцатом году большевики освободили заключенных и каторжан. Ночами стало страшно появляться на улицах. Постоянно кого-то убивали.
Николетта заметила презрительный взгляд Александра, адресованный Волговскому. Мда… Алексей был из тех патриотов России что сбежали, едва потянуло запахом пороха. Сам граф ничего вокруг не замечал, любуясь собой. И только теперь спохватился.
– Забыл представить тебе моего брата, Александра Волговского.
Актриса, обомлев, посмотрела на стоявшего перед ней брюнета. Только этого ей не хватало! И ведь действительно немного похожи! А раньше она совершенно не замечала сходства, и даже наоборот – видела только отличия. Сердце металось внутри, будто сумасшедшее.
– Бастард отца, – шепнул ей незаметно граф.
Что ж, это многое объясняет. И все же Николетта никак не могла унять волнение. Хотелось выйти на улицу. Здесь воздух был наполнен тончайшим ароматом цветочных духов. Но у нее уже порядком кружилась голова от этого запаха.
Вдруг кто-то дернул ее за платье. Молодая женщина оглянулась. Рядом стояла Ксения.
– Матушка, скоро уже можно будет зайти в зал и сесть на свое ме…
Девочка осеклась на полуслове, наткнувшись взглядом на отца. Тот будто не верил своим глазам. Не иначе привидение увидел, настолько побледнел.
– Надеюсь, ты все объяснишь? – обратился он к бывшей любовнице после недолгой паузы.
Александр же смотрел на ребенка с неприкрытой радостью. Он так часто вспоминал те дни, что Николетта и девочка провели в его доме. Правда, даже не подозревая о том, что имение принадлежит ему. Ксения бросилась обнимать батюшку. Ее лицо было таким чистым и светлым! С трудом верилось, что она тоже является частью людского рода.
Александр нахмурился, заметив, как в первый момент чуть отшатнулся от ребенка его брат. При взгляде на детей, его всегда мучила какая-то внутренняя колкая досада. Почему он не мог всех их защитить от ужасов реальной жизни? От войны, нищеты и голода, от жестокости и равнодушия взрослых.
– Я уехал из России не просто так, Никки, – рассказывал чуть позже Волговский.
Пришлось пригласить его с супругой и сыном, а также его брата к себе в ложу.
Ксюша украдкой наблюдала за пятилетним мальчиком, который все время молчал, стеснялся и даже хныкал на коленях у темноволосой худой женщины с поджатыми губами. Совсем ему не шло это вычурное имя Вольдемар. Его хотелось называть по-домашнему тепло – Володя.