Но стезя гувернантки казалось ей посредственной и скучной. Свое будущее Николетта видела исключительно в блестящей карьере драматической актрисы, а то и владелицы театра.
Когда девушка объявила о своем желании, родители лишь переглянулись. Всерьез новость никто не воспринял. Конечно, многие считали, что для порядочной девицы это то же самое, что стать содержанкой. Но отец Николетты имел на то время довольно прогрессивные взгляды. К тому же он не сомневался – дочь все равно скоро выйдет замуж и позорить семью с театральных подмостков ей не придется. А пока пусть занимается. Умение танцевать и кокетничать еще ни одной красавице не повредило.
Но все планы рухнули с началом войны между Российской и Японской империями. Отец в прошлом военный, был призван на фронт. Брат тоже. Сразу после этого мать Мария умерла от болезни.
Отец и брат погибли на другой войне, Отечественной
14. Отец – в 1915 году, а брат – в октябре 1916. Оставшись совсем одна в этой стране, Николетта решила отправиться к тетке, сестре отца, во Францию.
Выбери Николетта более приземленную профессию, у нее, по крайней мере, было бы дело, которое приносило бы доход, а не только охапки цветов и подарки от жаждущих ее расположения мужчин. И тогда она бы не встретила графа Волговского. Теперь ей уж точно не выйти замуж за порядочного человека. Такой на актриску с внебрачным ребенком просто не посмотрит.
Болезнь девочки, – как оказалось, это была корь, – отодвинула отъезд на неопределенное время. Сама Николетта не боялась заразиться, и все время проводила у постели дочери, хотя изредка навещавший их Григорьев был этим недоволен.
К счастью, актриса, переболевшая корью в раннем детстве, избежала болезни и с радостью наблюдала, как девочка идет на поправку. Организм ребенка сумел перебороть недуг. Ксюша была уверена, что выздороветь ей помогло украшение отца, которое она по-прежнему прятала от матери.
Когда была в комнате одна, она все также доставала его и любовалась. Главное, чтобы Николетта не узнала об украшении! Должно быть, оно дорогое… Ведь настолько красивая вещь не может мало стоить. Вдруг если мать узнает о ней, то захочет ее продать? Помнится, она говорила, что у них осталось совсем не много денег.
Двуглавый орел, украшенный россыпью сверкающих камешков, завораживал девочку.
Глава
VII
Находясь все еще в ступоре, и рассеяно отвечая на вопросы следователя, Мила нашла в адресной книге телефона номер мужа и нажала кнопку вызова. Лалин ответил сразу.
– Да, Мила, это ты? – он говорил возбужденно, быстро и немного суетливо.
Олег, конечно, не ожидал ее звонка. И будь Мила в обычном состоянии, то обратила бы внимание на то, что его голос звучит не четко и слишком громко.
– Олег, забери, пожалуйста, сегодня Ваню из садика, – едва слышно прошелестела в трубку молодая женщина.
– Мила, давай поговорим, не прячься от меня!
Она отключила телефон.
– Продолжим, – сказал следователь Лев Каплин. – Так зачем, вы говорите, приехали к погибшему?
– Я журналист, писала о нем статью. Привезла экземпляр газеты.
Мила, обнаружившая тело и вызвавшая полицию, решила не сообщать про похищенный рецепт. В данный момент это казалось ей смешным и несущественным по сравнению с гибелью Шарлеруа. Тот лежал у окна в луже крови. Из груди молодого француза торчал профессиональный кондитерский нож фирмы «Kaiser», которым разрезают коржи. Вокруг тела крутились сотрудники полиции, что-то фотографировали, что-то отмеряли, что-то осторожно соскребали или высматривали в густом ворсе ковра.
Следователь попросил ее показать документы. Пока крутил в руках паспорт и удостоверение, спросил:
– Ничего странного, подозрительного не заметили?
Мила отрицательно покачала головой.
– Разве что двери не заперты, – произнесла она медленно. – Хотя так было и в прошлые мои приезды.
– Лева, гляди, тут у него целая коллекция хоум видео, – неожиданно перебил их один из полицейских.
Оказалось, в ноутбуке у погибшего нашли папку с домашними эротическими фильмами. Две женщины, приглашенные в качестве понятых и до сего момента молча наблюдавшие за происходящим, зашушукались.
– Так, бабы, ша, – грубо одернул их полицейский. – Какой-то бзик у мужика. А девочки разные, между прочим…
– Потом изучишь, – бросил ему следователь.
– О, вот эта ничего так, красивая, – ухмыльнулся парень, игнорируя слова коллеги.
Мила, отрешенно изучавшая лепнину потолка, теперь бросила короткий взгляд на экран и узрела уже знакомое видео.
– Я ее знаю, – произнесла молодая женщина.
Следователь подался вперед.
– Кто она?
– Это Дарья Лисневская, владелица одного автосалона… Мы покупали у нее машину.
– Она замужем?
– Да.
– Вот это уже интересно… А кто муж?
– Я не знаю, вроде бы какой-то депутат.
– Ух ты ж… Коля, пробей мне, кто такая Дарья Лисневская и кто ее супруг.
– А супруга как зовут? – подал голос уже знакомый Миле опер.
– Не знаю, ищи по фамилии Лисневский.
– Нет такого. Если ты о той дамочке, у которой автосалон на Тихомирова, то муж у нее не Лисневский, а Доронин. Депутат областной Думы. Я его запомнил по скандалу примерно пятилетней давности. Он тогда лишнюю землю под этот автосалон захапал, примыкавшую к парку. Все газеты об этом гудели. А ему хоть бы хны. Как-то выкрутился мужик…
Мила подняла голову и уставилась на полицейского. Тот стоял к ней спиной и листал какие-то документы. Сидевший напротив следователь тоже не придал значения ее удивленному взгляду.
– Телефон, адрес вам ее известны? – поинтересовался следователь, вновь обращаясь к журналистке.
Лев Гаврилович в ходе их беседы делал какие-то пометки. Это был мужчина лет сорока, темноволосый с уже обозначившейся сединой. Черты лица его можно было назвать интеллигентными. Да, пожалуй, это верное определение. Наверняка Каплин был очень дотошным и эрудированным человеком. Это подтверждал и четкий, каллиграфический почерк. Глядя на то, как он выводит слова в бланке протокола допроса свидетеля, Мила невольно вспомнила знаменитого героя Достоевского князя Льва Николаевича Мышкина. Тот тоже был знатный каллиграф… «Смиренный игумен Пафнутий руку приложил»
15, – эта фраза из романа «Идиот» ни с того, ни с сего застряла у нее в голове. С Милой такое случалось – вспомнится какое-то слово или строчка из песни, совершенно не важная и неуместная в данный момент, и никуда от нее не деться.