Игра в «Потрошителя» - читать онлайн книгу. Автор: Исабель Альенде cтр.№ 63

В последнюю неделю февраля температура в Напе была на пятнадцать градусов выше, чем в Сан-Франциско, дни стояли теплые, ночи холодные, пышные облака плыли по небу, словно нарисованному акварелью, в воздухе пахло землей, еще не до конца проснувшейся, лозы уже готовились выпустить первые листочки, поля сверкали от желтых цветов горчицы. Ничего не зная ни о сельском хозяйстве, ни о виноделии, Алан был страстным землевладельцем, любил свою собственность, прогуливался между ровными рядами лоз, изучал кусты, собирал охапки полевых цветов, исследовал свой маленький погреб, считал и пересчитывал ящики и бутылки, перенимал навыки у немногочисленных работников, которые подрезали побеги. То были мексиканские крестьяне, кочующие по свету, многие поколения их работали на земле; движения их были быстрыми, точными, нежными; они знали, сколько почек нужно подрезать, а сколько оставить на лозе.

Алан все бы отдал, чтобы сохранить эту благословенную землю, но вырученного от продажи коллекций едва хватило бы на покрытие долгов по кредитам, ростовщические проценты по которым продолжали расти. Невозможно уберечь виноградник от алчности брата; когда Марк вбивал себе что-то в голову, он этого достигал с диким упорством. Его подруга Женевьева ван Хут, узнав о затруднениях Алана, предложила найти компаньонов, которые вложили бы капитал и превратили бы виноградник в прибыльное предприятие, но Алан предпочитал отдать землю Марку — так она хотя бы останется в семье, не попадет в чужие руки. Он задавался вопросом, что будет делать, потеряв имение, где станет жить. Он был сыт по горло Сан-Франциско: всегда те же лица, те же вечеринки, те же язвительные шутки и банальные разговоры; ничто не удерживало его в этом городе, только культурная жизнь, от которой он отказываться не собирался. Он лелеял мечту жить в скромном домике в одном из тихих городков долины Напа, например в Санта-Элене, и работать, хотя сама мысль впервые поступить на службу в пятьдесят пять лет была смехотворной. Где бы он мог найти работу? Его знания и умения, столь ценимые в салонах, оказались бесполезными, ими не заработать на жизнь; он не способен придерживаться расписания, выполнять чьи-то распоряжения; у него проблемные отношения с властью, как он говорил легкомысленно, когда затрагивалась эта тема. «Женись на мне, Алан. В моем возрасте муж куда лучше смотрится, чем жиголо», — предложила Женевьева по телефону, громко при этом хохоча. «У нас будет открытый или моногамный брак?» — спросил Алан, думая об Индиане. «Плюралистический, конечно!» — ответила Женевьева.

В этом сельском доме с толстыми стенами цвета тыквы и с полами из цветной керамической плитки Алан обрел покой тихой обители: спал без снотворного, мог на досуге все как следует обдумать, вместо того чтобы перескакивать с мысли на мысль в пустом бесконечном кружении. Сидя в плетеном кресле на крытой веранде, устремив взгляд на круглые холмы и бесконечные виноградники, с бокалом в руке и собакой у ног, принадлежавшей служанке Марии, Алан Келлер принял самое важное в своей жизни решение, которое уже несколько недель изводило его наяву и являлось во сне, в то время как доводы рассудка вступали в борьбу с чувствами. Раз за разом он набирал номер Индианы, но не получал ответа и решил, что она опять потеряла мобильник, в третий раз за последние полгода. Он допил бокал и предупредил Марию, что едет в город.

_____

Через час и двадцать минут Келлер оставил «лексус» на подземной стоянке у Юнион-сквер и прошел полквартала до ювелирного магазина «Булгари». Он не видел толку в большинстве драгоценностей: на них тратишь уйму денег, их нужно хранить в сейфе, они старят женщину, которая их носит. Женевьева ван Хут покупала драгоценности, вкладывая в них деньги, полагая, что во время следующего мирового катаклизма только бриллианты и золото останутся в цене, но редко носила их; они хранились под сводами швейцарского банка, а эта светская дама украшала себя репликами из бижутерии. Однажды Алан Келлер на Манхэттене зашел вместе с ней в магазин «Булгари» на Пятой авеню и имел случай оценить дизайн, смелое сочетание камней, качество работы, однако он никогда не бывал в филиале фирмы в Сан-Франциско. Охранник, научившийся с первого взгляда определять статус клиента, приветствовал его, несмотря на потрепанный вид и грубые башмаки, покрытые коркой грязи. Его обслужила женщина в черном, седая, профессионально накрашенная.

— Мне нужно незабываемое кольцо, — попросил Келлер, даже не глядя на то, что было выставлено в витринах.

— С бриллиантом?

— Никаких бриллиантов. Она думает, что цена бриллиантов — африканская кровь.

— Все наши бриллианты сертифицированы.

— Попробуйте объяснить это ей, — вздохнул Келлер.

Продавщица, как и охранник, быстро оценила благосостояние клиента, попросила минутку подождать и исчезла за дверью, откуда вышла через пару минут с черным подносом, покрытым белым шелком, где покоилось овальное кольцо, изысканное в своей простоте, напомнившее Келлеру скромные украшения Римской империи.

— Это кольцо — из старинной коллекции, вы не найдете ничего подобного в коллекциях последних лет. Бразильский аквамарин, огранка кабошон, необычная для такого камня, в оправе из матового золота, проба двадцать четыре карата. Разумеется, сэр, у нас есть более дорогие камни, но, как мне кажется, этот — самый незабываемый из всех, какие я могу вам предложить, — сказала продавщица.

Келлер понял, что сейчас он совершит непростительное сумасбродство, нечто такое, за что брат Марк попросту распнет его, но как только его взгляд коллекционера остановился на изящной вещице, он уже ни на что другое не хотел смотреть. Одну из картин Ботеро уже почти продали в Нью-Йорке, это могло бы покрыть часть долгов, но Келлер решил, что у сердца есть свои права.

— Вы правы, оно незабываемо. Я его беру, хотя это кольцо слишком дорогое для такого разорившегося плейбоя, как я, и слишком утонченное для такой женщины, как она, которая не отличит «Булгари» от дешевой побрякушки.

— Вы можете его купить в рассрочку…

— Мне оно нужно сегодня. Для этого существуют кредитные карточки, — улыбнулся Келлер своей самой теплой улыбкой.

Время у него было, поймать такси оказалось практически невозможно, и Келлер пошел пешком до Норт-Бич: прохладный ветерок дул ему в лицо, а душа ликовала. Он вошел в кафе «Россини», молясь, чтобы не попасть на смену Дэнни Д’Анджело, но тот встретил Келлера на пороге с преувеличенными любезностями и многословными извинениями за тот инцидент, когда его вырвало в «лексусе».

— Забудь, Дэнни, это было в прошлом году, — проговорил Алан, стараясь высвободиться из объятий.

— Просите что хотите, мистер Келлер, все за мой счет, — громогласно объявил Дэнни. — Я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что вы для меня сделали.

— Сможешь, Дэнни, и прямо сейчас. Вырвись отсюда на пять минут и позови Индиану. Думаю, она потеряла мобильник. Скажи, что она здесь нужна, только не говори, что мне.

Дэнни, человек незлопамятный, простил Индиане переполох в клубе «Нарцисс», тем более что через два дня она притащила Райана Миллера и тот попросил прощения за то, что испортил Дэнни триумф. Простил он и спецназовца, хотя, пользуясь случаем, сообщил ему, что гомофобией обычно прикрывается тот, кто боится признать гомосексуальность в себе самом, и что в товариществе солдат содержится весь спектр эротических коннотаций: они живут в тесноте, в постоянном физическом контакте, их соединяют узы верности и любви, а также возвеличение мужского начала, которое заставляет исключать женщин. В других обстоятельствах Миллер как следует отлупил бы его за такие сомнения в его мужественности, но безропотно принял выговор: тело ныло после драки в клубе, а дух смирился после собрания Анонимных алкоголиков.