Глубокий поиск. Книга 2. Черные крылья - читать онлайн книгу. Автор: Иван Кузнецов cтр.№ 64

Он ласково и покровительственно погладил меня по голове. И на меня обрушилась его энергетика. Бездонный ушат энергетических помоев. Они всё изливались на мою голову, и поток их лишь усиливался. С чем сравнить? С дурным запахом изо рта, когда человек всё говорит и говорит с тобой, близко поднося своё лицо к твоему… С полуразложившимся содержимым забытого помойного ведра… Не совсем то… С гнойной раной?… С трупом! Отвратительная энергетика разложения – не человека, а целого эгрегора.

Мне хотелось скорее вывернуться из-под руки, которая лежала на моей макушке, казалось, слишком долго. Но я терпела.

Эгрегор, который внезапно обнаружился под тонкой человеческой оболочкой, был необъятно огромен. Он не был человеческим. Через фюрера, как через портал, он проходил из совершенно иного, чуждого мира. А из нашего мира, вероятно, что-то в себя засасывал.

Вокруг, очень тесно сбившись и всё равно занимая огромный объём, вились души. Их было там без счёта – тысячи, быть может, десятки тысяч, сотни. Они не могли отойти от своего губителя. Они погибли безвременно, мучительной смертью, тела многих – или части тел – не были погребены. Таким способом убийца, а точнее, стоявшие за ним силы высосали из тел и душ людей большую часть энергии. Вялые, блёклые, измученные, они не могли разорвать связь с тем, что поглотило большую часть их существа.

Меня поганому эгрегору не удалось ни напугать, ни подсосать. Ни, тем менее, восхитить. А многих, наверное, сбивала с толку и восхищала мощь внезапно прорывавшегося нечистого потока. Я чувствовала, что закрыта для этой отвратительной энергетики, а всё же хотелось отплёвываться и мыться с мылом.

Гитлер поспешно отнял руку от моей макушки. Он ощутил стоявшую за мной силу, но природы её не распознал и старался объяснить для самого себя. Решение нашлось быстро – совершенно не мотивированное.

– Этот ребёнок обладает идеальным пророческим даром, – объявил он во всеуслышание. – Что бы она ни предсказала любому из нас, будет так, можно не сомневаться.

С чего он взял?!

Теперь присутствовавшие на приёме проявили куда больший интерес к моей персоне, чем в момент представления: десятки пар глаз принялись беззастенчиво меня рассматривать. Но аудиенция была окончена. Герр Хюттель повёл меня к выходу. Наверное, он не был вхож в этот элитный клуб и не мог оставаться на приёме после того, как дело, ради которого нас с ним пригласили, было окончено.

Начальник выглядел довольным. Он получил возможность напомнить о себе фюреру, засветиться в высшем кругу рейха, подать свою деятельность в выгодном свете.

Пока служебная машина везла нас назад, я старалась не думать. Вот останусь одна в своей гостиничной комнатке, экранируюсь и до начала сеанса связи стану разбирать по полочкам впечатления и чувства.

* * *

Ещё пока ехала в автомобиле, ощущала, как незнакомые люди пытаются издалека выйти со мной на мысленный контакт. Оставшись одна, прислушалась. Так и есть! Мёртвые. Бесчисленные пленники фашистского эгрегора жаловались и молили о помощи. Я пригласила мёртвых подойти, но у них не было сил покинуть место своего заключения. Мне вдруг показалось, что часть из них ещё живы, они, может быть, ещё двигаются и дышат, но находятся в том сумеречном состоянии телесного умирания, при котором душа уже частично отделилась от тела.

Так далеко и тихо звучали голоса, так слабо мерцали образы, что я ничего не могла толком уловить. Но и того, что удалось уловить, было достаточно: возникло ощущение, будто издали заглянула в преисподнюю. Дурацкое колдовство с вызыванием нечистого посредством жертвенной крови на этом фоне выглядело безобидной игрой.

Эгрегор без остатка рассеивал светлую энергию. Глупо было надеяться помочь в такой ситуации: если б один человек мог справиться с фашистским эгрегором, или хоть десять, сто человек могли справиться, то не было бы ни фашистов, ни войны. Мне запрещено заниматься мёртвыми – и совершенно справедливо. Надо перестать прислушиваться, надо делать то, что могу. Я поставила было заслон, но почувствовала, что тем самым предаю моих тихих собеседников.

Надо делать, что могу…

Точно!

Шаманы учили: если дело не выходит, а надо – проси помощников.

Я знаю! Я знаю, кого попросить!

Я же лично знакома с несколькими из тех, кого про себя называю «небесными воинами»: сама помогала уходить душам умерших от ран бойцов, что на моих глазах поднимались из санитарных эшелонов. Кому помогала, кого просто провожала мысленно.

Не успела ещё позвать, не успела и додумать, как они оказались прямо передо мной. Большой отряд – батальон, а может, целый полк, я ж не разбираюсь! Сомкнутое золотое свечение окружало их. Никогда не видела такой красоты!

Только начала что-то сбивчиво объяснять, как меня перебили с добродушным нетерпением: «Да мы их сами слышим. Давно. А найти не можем. Дорогу покажешь, сестрёнка?»

Редко выпадают в жизни минуты такого безоблачного счастья, что я испытала в тот момент. «Я проведу вас, родные!»

Вот здание имперской канцелярии снаружи и изнутри. Через этот образ мне проще подступиться к Гитлеру. Вот лицо Гитлера на расстоянии вытянутой руки: поры кожи, волоски в усах, пустые зрачки. Вот прикосновение ладони фюрера к моим волосам – что делать, пришлось опять испытать это мерзкое ощущение. «Ох, родные, ну как, достаточно? Прошли?» – «Прошли-прошли! Спасибо, сестрёнка! Теперь не заблудимся». И сразу – легко, светло и чисто. Никакого Гитлера, никакой канцелярии. Сквозь золотую дымку увидела вдали, как тянутся тонкие руки и кого-то уже поднимают…

На грани сознания раздался протяжный, душераздирающий вой: эгрегор почувствовал, что теряет свою добычу.

Что же, так-таки и нет войны на тонком плане? Или вернее будет сказать, что мы, простые земные люди, не доросли, чтобы участвовать в ней на равных с просветлёнными душами…

На следующий день Ульрих с натянутой решительностью предложил мне попрактиковаться в предсказании грядущих событий. Ну, ясно! Ни начальник отделения, ни кто бы то ни было другой не решится взять и брякнуть Гитлеру в лицо: «Вы, мой фюрер, маленько перепутали, девочка у нас прошлым занимается, а по будущему вовсе не спец; короче говоря, ошиблись вы, хайль вас так и этак!»

Проще попробовать: вдруг да получится. Будет повод доложить по команде, а то и самому, как гениально он открыл дремлющий талант в одной юной фашистке, которую видел всего пять минут. Если же дело ни в какую не пойдёт, а фюрер, у которого, по слухам, дьявольская память, на беду, вспомнит и спросит, то можно будет с чистой совестью ответить: работаем над этим, полируем дар, фрейлейн делает успехи.

Глупое подобострастие разозлило меня. Я ещё не пришла в себя после отрезвляющего действия гитлеровской ладони на мою голову: разочарование в тех, кого так хотелось ещё вчера считать новыми товарищами, всё углублялось.

Разве никто из них не способен почувствовать беду, которую принёс нацизм миллионам людей? Разве никто из них не способен, как я, услышать зов погибших и замученных? Сильные спириты не слышат, ясновидящие не видят? До поры, находясь в очарованном состоянии, – возможно. Но работа требует ясного сознания, она резко избавляет от иллюзий.