Прискорбные обстоятельства - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Полюга cтр.№ 47

— Двадцать восемь дней… — с трудом превозмогая подлое удушье, произнес я как можно бесстрастней. — Ровно двадцать восемь…

— О чем это ты?

— Столько дней мы не созванивались, не говорили.

На том конце провода раздался звук, точно жена пила воду и больше положенного отхлебнула из стакана. До меня донесся сдержанный кашель, но уже в следующую минуту она отозвалась — прежним, бесстрастным и ровным голосом:

— Хорошо, я присмотрю. Абрам Моисеевич все так же ест свежую рыбу и игнорирует «Китикет»?

И снова сдержанный кашель.

— Алло! — крикнул я, вслушиваясь в эти странные звуки. — Алло! Ты здорова? У тебя все в порядке?

На том конце провода положили трубку, и короткие гудки еще какое-то время гулко буравили мне барабанную перепонку. Черт! Мне почему-то захотелось, чтобы она, отсоединившись, заплакала. Нет, чтобы говорила со мной и плакала! Кому не хочется, чтобы его любили? Искренно, горячо, до гроба. Да, видимо, не дано…

И я вдруг не к месту вспомнил, как по-скотски вел себя с нею в пору, когда мы только встречались. Может быть, причиной такого поведения было мальчишеское подражание Григорию Александровичу Печорину, но теперь я думаю иначе: все было проще и банальней — я не готов был к любви, а еще до смерти боялся женитьбы. В те годы более всего прочего мне хотелось одного: наслаждений и доступных женщин. А повстречалась она!

— Кажется, я беременна, — шепнула моя будущая жена в одну из наших встреч, робко и счастливо заглядывая мне в глаза. — Что будем делать, Женя?

— Что делать? Пусть думают те, кто пускает! — неожиданно для самого себя огрызнулся я, испытывая в душе неподдельный ужас: все, попался! — О чем речь? Мы так не договаривались. Я тебе даже в любви не признавался!

— Так признайся. Ты меня любишь, Женя?

— А что это за чувство такое? Какая между нами любовь? Я попросил, ты поддалась, обоим было хорошо. Это любовь?

— Женись на мне и узнаешь. Женись на мне, Женя!

— Да иди ты…

Я выскочил из ее квартиры и с размаха захлопнул за собой дверь. Неделю или две мы не виделись, а когда я вернулся с повинной, было уже поздно: она сидела в кресле, укрыв ноги пледом, отрешенно смотрела в окно и губы ее и хрупкие пальцы были бледны, холодны и безответны…

— Что ты с собой сделала? — едва разлепляя непослушные губы, спросил я. — Что ты с собой сделала? Что?!

Таково было у нас начало, мог ли быть иным конец? Только теперь, по истечении стольких лет, прожитых вместе, после бесчисленных невзгод и разочарований, что выпали нам по жизни, она бросила меня. За что? Почему? Необъяснимо! Но как легко и убийственно звучит: бросила!

Вы никогда не заглядывали в глаза одинокой бесприютной собаки?..

Утром я выехал из дома за полчаса до назначенного срока, чтобы по пути купить кое-что в дорогу. Съестное — полкило свежей, только из печи буженины, кольцо домашней колбасы, буханку бородинского хлеба и банку маринованных корнишонов — я уложил в корзину для пикника, там же матово отсвечивала бутылка отменного французского бренди, подаренного мне по случаю отъезда одним из моих давних собутыльников, Юрием Мошковским, начальником отдела внутренней безопасности управления внутренних дел.

— Бери, бери! — настойчиво совал мне в руки бутылку Мошковский. — После меня поблагодаришь, а там как найдешь! Или я никогда не бывал в командировках?!

А еще я положил в корзину несколько яблок и груш из моего сада, больших, роскошных, напитавшихся за лето янтарным солнечным соком, так что, разложи я все это богатство где-нибудь на столе, вышел бы отменный натюрморт, достойный кисти Брейгеля или Сезанна.

Около десяти часов утра я был по указанному адресу — у несуразного двухэтажного дома, больше напоминающего ночлежку или казарму. Дом нависал прямо над тротуаром и, судя по облупленному фасаду, отличался высокими потолками и непомерно большими окнами, кое-где затянутыми изнутри полиэтиленовой пленкой поверх пыльных стекол.

«Видимо, дом находится на балансе трамвайного управления еще со времен Октябрьского переворота, — не без едкой иронии подумал я. — Последний раз подштукатуривался и красился к семидесятилетней дате со дня упомянутого события, а после о нем забыли. И вот тепло выветривается в щели из-за перекошенных от времени оконных рам, канализация течет, в подъездах несет мочой и сочащимся из ржавых труб газом. Яркий символ того, что случилось в последние десятилетия со всеми нами. И зачем только я связался с этой дамочкой? Впрочем, есть одна старая мудрая поговорка: встречают по одежке…»

Квитко ожидала меня у обочины с дорожной сумкой в руках. На фоне грязно-желтой стены дома с глубоко просевшим в землю фундаментом она показалась мне несчастной неухоженной сиротой из интерната, которую и надо бы спасать от ее несчастий, да как-то не хочется.

— Давно ждете? — не слишком любезно пробурчал я, подхватывая из рук женщины сумку и пристраивая в багажнике рядом со своей замечательной корзиной.

— Что вы, я только сейчас вышла! — зачастила та и, мелькая тонкими икрами в дымчатом капроне, неловко забралась на переднее пассажирское сиденье автомобиля.

Судя по всему, Квитко хотела добавить что-то еще, но я захлопнул за ней дверь, сел на водительское место и завел двигатель.

— Ну, Бог в помощь! Вот еще что, Лилия Николаевна, дорога не близкая, а посему остановки — по требованию, без робости и всяких там реверансов. Вопросы, пока мы еще в городе?

— Курить можно?

— Курить нельзя! Однако вы, мадам, курите? — удивленно воззрился я на это, казалось бы, закрепощенное и робкое создание, но затем решил ничему не удивляться до срока: многое еще в эти три дня откроется — и про нее, и про меня. — Ладно, перекуры тоже по требованию. Надеюсь, теперь всё?

Квитко торопливо кивнула и, едва я отъехал от тротуара и пустил машину в разгон, вдруг расслабленно вздохнула и улыбнулась — одними глазами и кончиками губ. Странная женщина, если не сказать больше! Судя по всему, она до последнего не верила, что куда-то поедет, что впереди ее ждет долгая дорога, украшенная щедрым солнечным октябрем.

А и в самом деле, стояла первая декада октября — время благодатное и неповторимое. За повседневной болтовней совещаний, раздуванием щек, никчемным бумагомарательством я как-то упустил из виду самое главное на сегодня жизненное обстоятельство: снова осень, итоги, завершение счета дней, неизъяснимая тоска, смерть и надежда на скорое возрождение. Какой-то мудрец сказал: где конец, там и начало. И вот он, конец года, но и трех месяцев не пройдет, как отсчет начнется по новой… Или все не так, и это люди для вящей пользы искусственно раздробили время на часы и минуты, тогда как время стоит на месте, оно неизменно, а вот мы, как вода, утекаем, утекаем? Но раз так и величина времени постоянна, то нет начала и конца, нет смерти и возрождения и мы всего лишь элементы природы, жалкие частицы материи, переходящей из одного состояния в другое?