Однорукий аплодисмент - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Берджесс cтр.№ 14

– Какая поэма, – сказал Лэдди, – какого автора королевской крови опубликована полностью сэром У.А. Крейги в «Очерках и исследованиях членов Английской Ассоциации», том 24?

– Хитрый вопрос, – сказал Говард, – действительно. Единственная значительная поэма, написанная хоть каким-нибудь автором королевской крови, это «Король Квейр» Иакова I Шотландского, которую он сочинил в 1423-м и 1424 годах, когда был в заключении в Англии, примерно во время своей женитьбы на…

Но ничего больше от Говарда не было слышно, так как Лэдди О'Нил запрыгал, заплясал, повторял, верно, верно, публика вопила до смерти, а потом программа кончилась, и меня ждала еще неделя смертельной агонии перед вопросом за тысячу фунтов, потому что я точно знала, Говард не возьмет пятьсот фунтов, пойдет до конца, и за это я восхищалась им и любила его, но вдобавок немножко побаивалась, хоть и не знала как следует почему.

Как и следовало ожидать, Говард теперь стал вполне знаменитым в Брадкастере, люди на улице тыкали на него пальцами. Только мне казалось, они на него тычут не из симпатии, типа на поп-певца, а каким-то смешанным образом, отчасти восторженно, а отчасти насмешливо, если вы понимаете, что я имею в виду; будто было совсем неправильно взрослому человеку тратить время на изучение книжек, даже если бы это значило для него выигрыш в тысячу фунтов; будто это как бы не по-мужски. Люди очень странные на самом деле. Если мужчина, к примеру, профессор, они всегда представляют его безобразным и неаккуратным, лысым, рассеянным, а я совсем не понимаю, почему это так должно быть. Как-то вечером на той неделе мы отправились во «Французский рожок», в паб рядом с центром города, пару раз выпить, и какие-то парни в том пабе узнали Говарда и стали делать замечания. На самом деле они, эти парни, больше были дураками, чем хулиганами, молоденькие, в кожаных куртках и в штанах в облипку, да и зарабатывали хорошие деньги, судя по выпивке, а именно «Бэбичам» «Пони», и типа того, что я всегда считала по-настоящему женской выпивкой. Так или иначе, они орали друг другу «как, как, как» и «следуюшший вопхос за што шорок пунтов», шамкая, точно с картошкой во рту. Но Говард только усмехнулся на это, потому что парни были глупые.

Было как бы жалко, что Говард лишился работы в центре торговли подержанными автомобилями, так как очень многие заговорили, что он ее бросил, думая, будто теперь чересчур для нее хорош, а гордыня приходит перед падением; и было видно, что кое-кто до смерти хочет, чтоб Говард провалился с вопросом за тысячу фунтов. Я об этом все знала, потому что, в конце концов, работала в супермаркете на Гастингс-роуд, слышала разговоры людей за полками с булками в упаковке, и со стиральными порошками, и с прочим, а многие из них не знали, кто я была такая. А некоторые меднолобые, дерзкие, говорили мне прямо в лицо, что Говард, бросив работу, сделал большую ошибку, придет пора считать цыплят, птица в руке лучше двух в кустах и всякие подобные вещи. Я, конечно, старалась свой норов сдерживать, но это было немножечко трудно, особенно когда кое-кто из других девушек в супермаркете начали, в свою очередь, немножко посмеиваться, что я до сих пор работаю, пока Говард дома пошевеливает угли в камине, а одна девушка, Эдна Симоне, назвала меня «ваша светлость». Саркастические вещи подобного типа были уже совсем ни к чему, и я грубо на нее набросилась, исцарапала бы физиономию, если б стоило на нее тратить силы, поэтому я удовольствовалась, развалив груду банок с уцененными персиками в сиропе, которую она только что поставила на пол, и тогда она раскричалась, как самая обыкновенная тварь. Казалось, что весь супермаркет в тот день на меня ополчился, и, когда я вернулась обедать домой и увидела, что квартира у Говарда чистая и красивая, с пылающим вовсю камином, и он приготовил что-то вроде смешанного жаркого из сосисок, яиц, бекона и картошки, оставшейся от вчерашней жарки, все очень симпатичное и горячее, хоть и чуточку пережаренное, мне действительно захотелось последовать словам Говарда и послать супермаркет к чертям, потом закрыть парадную дверь, просто целый оставшийся день просидеть с ним вдвоем у камина, и пускай весь оставшийся мир себе катится, как поется в песне. Но после обеда я, как обычно, пошла на работу.

Когда я вечером пришла домой, Говард как бы танцевал по всему дому и кричал, что он выиграл, выиграл. Я сначала подумала, у него крыша поехала, викторина будет только завтра (в четверг), но он потом объяснил. Говард, как я уже говорила, был всегда полон сюрпризов, и вот что он сделал, ничего мне не сказав: открыл счет у комиссионера на скачках, у Джорджа Уэлбека («Уэлбек Никогда Не Обманет») на Стэйшн-роуд. Сделал это он утром тайком, а потом поставил пять фунтов на выигрыш и на проигрыш лошади по имени Прыгучий Молочай, потому что припомнил, когда-то искал молочай в словаре, и там был упомянут миртовый молочай, и Говард подумал про мою сестру Миртл и поставил пять фунтов на выигрыш и на проигрыш той самой лошади, которая бежала в Донкастере в три часа. Лошадь пришла, как вы можете себе представить, при ставке сто к восьми, так что у Говарда определенно был повод для радости, да и у меня тоже, если на то пошло. Это было как-то типично для Говарда, но все-таки не подумайте, будто Говард везучий. И, радуясь этому его выигрышу, я никак не могла отделаться от ощущения небольшой пустоты где-то глубоко в желудке. Не знаю почему, но я ее ощущала. Может быть, это все-таки было хорошим предзнаменованием на завтрашний вечер. Говард так и сказал, самоуверенный, как не знаю что.

На следующее утро пришла «Дейли уиндоу», и там было немножко про Говарда. В «Дейли уиндоу» был так называемый «Телеуголок» с обрывками сплетен про звезд, выступающих по ТВ, и с рассказами про программы, которые вечером можно смотреть. Там было сказано: «Сегодня вечером в «Снова и снова» уволенный продавец подержанных автомобилей Говард Ширли попытается ответить на вопрос за тысячу фунтов про книги». (Я догадалась, что Говард, наверно, кому-то рассказывал в телестудиях о своем увольнении, что было глупо.) Больше там ничего сказано не было, только это, точно увольнение Говарда очень уж важная вещь, и меня это как бы задело, и я поняла, что идти на работу в тот день не хочу. Я сказала про это Говарду, и он сказал:

– Не ходи на работу. Поезжай со мной в Лондон. Когда я выиграю и шоу кончится, сможем пойти где-нибудь пообедать, а на ночь остаться в отеле. – Ну, мне это показалось разумным, думаю, что ж, может, в студии среди студийной публики меня не станет так тошнить, вместо того чтоб сидеть тут одной и смотреть. И я сказала да. Говард отправился на угол в телефонную будку, позвонил, сообщил в супермаркет, что я сегодня не приду. Так он, по крайней мере, доложил, вернувшись из телефонной будки. А фактически на самом деле сказал, что я в супермаркет больше вообще не вернусь, но об этом он мне лишь потом рассказал. Это была его обычная скрытность.

Так или иначе, было видно, отныне у нас начинается новая жизнь, что бы там ни случилось. Мы теперь были обязаны перемениться, что б ни случилось, стать другими, чем раньше, и это было очень странное и какое-то очень грустное чувство. Я приготовила завтрак, хороший, питательный, потому что нам предстояла поездка, яичницу с беконом для нас обоих; после завтрака очень старательно приоделась в свой светло-коричневый костюм, под него надела чистое белье, да и не совсем чистое, только новое, которое никогда раньше не надевала. Говард тоже надел все чистое, очень начищенные коричневые ботинки и самый лучший костюм. Было такое чувство, будто мы идем жениться в бюро бракосочетаний. Я надела шубу из крашеного опоссума, очень тщательно подмалевалась, мы, наверно, казались очень симпатичной супружеской парой, когда шли к автобусу. А когда мы шли к автобусу, Говард вдруг сказал: