Неумерший - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Филипп Жаворски cтр.№ 23

Туман окончательно рассеялся, свет утреннего солнца заполнил лес. Мы больше не узнавали местности, по которой шли в темноте, и немного сбились с пути. Поплутав какое-то время, мы наконец нашли ложбину, где накануне разбили лагерь. Однако воинов мы там не застали – они ушли, оставив после себя вытоптанную поляну и остывшие костры, присыпанные навозом. Нас ждал лишь Куцио с повозкой, запряжённой тремя верховыми. Мы запрыгнули в кузов и поехали рысцой вслед за товарищами. Они были уже далеко впереди, и мы догнали их только после полудня. Сумариос тут же поравнялся с Комаргосом и доложил ему о том, что мы обнаружили.

– Ха, Троксо, говоришь? – отозвался одноглазый. – Его послал Элуорикс как пить дать. Я вижу лишь два возможных объяснения его присутствия поблизости: либо он направляется туда же, куда и мы, либо он нас разыскивает.

Сумариос кивнул:

– В любом случае это всё осложняет. Мы сделали крюк, чтобы забрать детей Даниссы. Амбимагетос и Буос опережают нас на один или два перехода. Мы остаёмся один на один с Троксо. Значит, предстоит гонка.

– Значит, гонка, – сурово подтвердил Сумариос.

Тут оба предводителя в один голос начали выкрикивать приказы. Они велели потуже затянуть походные сумы, равномерно распределить тяжести и направили всех, конных и пеших, рысцой – мелким щадящим шагом.

– Что это мы делаем? – спросил я, немного раздосадованный. – Мы убегаем?

– Нет, – поправил меня Сумариос. – Это гонка.

– Это бег наперегонки с арвернами?

– Это бег наперегонки со всеми. Мы откликнулись на призыв к оружию. Тот, кто придёт к месту последним, – проиграл.

– Это игра?

– Да. Игра воинов. Тот, кто придёт последним, проигрывает жизнь.

На твоём языке, купец, слово «воин» означает «тот, кто кочует». Это проясняет многое в вашей тактике боя, которой подражают также ваши недруги тирренейцы: вы тесните ряды, вы прикрываете друг друга, вы привязываетесь к местности. На моём языке это слово применительно и к богатырю, и к страннику. Для нас между ними нет разницы. Тому, кто странствует, не избежать сражений, ну а воин всегда идёт вперёд и вперёд. Это даст тебе подсказку к пониманию нашего военного искусства. Мы презираем осторожность и медлительность, предпочитая действовать стремительно, бросаться в наступление, наносить решающий удар. Среди нас нет места рохлям, трусам и хлюпикам, поэтому мы всегда устраняем самого слабого в отряде, ибо он, словно гнилое яблоко, которое может заразить всю корзину. Я наслышан, что у вас есть игры, где вы соревнуетесь в гонке с оружием. Мы тоже упражняемся в этой забаве, но суть её совсем иная. У вас нужно прибыть первым, у нас нельзя быть последним.

В тот далёкий день моей молодости я находился в отряде, который откликнулся на военный призыв Тигерномагля, короля лемовисов. Прямо позади нас шёл другой отряд – Троксо арвернского. Нам предстояла гонка: если мы продолжим опережать их, то с уверенностью можно сказать, что никого из наших воинов не казнят. Такая судьба постигнет самого медлительного из арвернов, если только, конечно, позади них не идут другие запоздавшие отряды.

Подчиняясь приказу, мы тронулись в путь в заданном темпе. Мы не мчались, как быстроногие олени, большими грациозными прыжками – так мы выдохлись бы слишком быстро. Мы упорно скакали рысью, как стадо кабанов, сметающих с пути все преграды, или, скорее, как стая волков, которая взяла след. Нужно было передвигаться размеренно и постоянно, щадя дыхание и ноги. Амбакты поспешали за конными, пригнувшись под своими щитами и устремив в небо копья, точно распрямлённые на ветру колосья. Земля под ногами звенела от топота башмаков и копыт. Чем ближе день клонился к вечеру, тем отчаяннее становилась гонка: мы подбадривали друг друга быстрыми перекличками, бранью, порой запевая отрывистые куплеты, мы прогоняли усталость, как назойливую муху, и под ногами горела земля.

Знатным воинам и прославленным героям скакать на лошади, конечно же, было проще. Всадникам приходилось даже сдерживать коней, чтобы пешие не выбивались из сил. В первый же вечер этой гонки Сеговез, по-видимому расстроенный своим преимуществом, открылся Сумариосу:

– Это нечестно. Пеший всегда придёт последним в конце пути. Мы же не можем проиграть.

– Нечестно, но мудро, – ответил на это правитель Нериомагоса. – На войне один всадник стоит десяти пехотинцев. К тому же, захромай или захворай твой конь, ты можешь проиграть так же, как и остальные – поэтому отдай себя в руки Эпоны и береги лошадь.

Ночи были короткими. Нужно было продвигаться вперёд. Отряд поднимался до рассвета и вставал на ночлег под звёздами. Времени на возню не оставалось: едва успев умыться и наспех перекусить, мы валились на землю, где придётся, и засыпали мертвецким сном. Наши лица осунулись, щёки покрылись щетиной, браки ^[57] и башмаки затвердели от глины. Сумариос изредка общался со своим младшим сыном и Комаргосом. Матуносу во время пажеского обучения случалось бывать в этих краях. Он заверял нас, что войти в королевство лемовисов можно, только переправившись через реку Круэзу, которая по весне выходит из берегов. Надёжный брод в это время года можно было найти лишь в Ацитодуноне, однако если река сильно разлилась, мы, по всей вероятности, могли завязнуть там надолго. Надо было во что бы то ни стало добраться до неё раньше воинов Троксо.

И мы продвигались всё дальше и дальше по арвернскому королевству.

Только занималась заря, а наше учащённое дыхание уже сливалось со щебетом птиц. Мы скатывались вниз по тропам, как разлившийся от дождя ручей. Мы брали приступом косогоры, взбираясь по самым кручам. Мы вытаптывали целыми полосами нежную зелень лугов. Все были удручены и роптали от усталости. Мы сетовали на туман, который лишал нас ориентиров. Мы проклинали ливни, которые окутывали нас облаком испарений, будто от загнанного скота. Мы бранили нещадный солнцепёк. Мы перекидывались лишь краткими и хлёсткими словцами, надрываясь от натуги с пеной у рта. Изнеможение в конце концов овладевало всадниками, а изнурение пехотинцев узнавалось по их сбивчивым шагам, удушливому кашлю и корчам. К полудню уже почти не оставалось воинов, которые не выбились бы из сил. Но это не имело значения, мы продолжали гонку без послабления. Когда тело больше не могло двигаться вперёд, на выручку ему приходил дух: от ярости ли, гордыни, а то ли опустошённости у нас открывалось второе дыхание. Изнемогая от мучений и уже готовые сдаться, мы из последних сил пришпоривали коней. «Ещё хоть триста шагов, найдётся же тот, кто сдастся раньше меня!» Но все рассчитывали на это, поэтому каждый вновь делал триста шагов, ещё и ещё, и рывок за рывком мы покоряли горизонты.

От полного изнеможения и постоянной боли затуманивался разум. Наши тела исчезали, превращаясь в одно только движение. И вдруг остервенелая гонка сделалась лёгкой – мы становились ветром, пляшущем на пастбищах, потоками воды, реющими по теснинам. Грудь неистово вздымалась, бешено гоняя воздух и вбирая больше, чем дано человеку: запах етра, древесный танин, синеву неба. А когда вечером наступало время разбивать бивак, мы, взмыленные, в заляпанных грязью браках и со сбитыми в кровь ногами были раздосадованы предстоящей передышкой, ведь страдания возвращались лишь во время отдыха, а с ними и человеческая сущность.