– Как думаешь, чья это была идея?
Сюзанна вернулась в кресло. Коврик под ногами сбился, она могла бы расправить его простым движением ноги. Она крепко прижимает подошвы к полу.
Адам пришел в себя. Он ничего не сказал, но Сюзанна подозревает, что его успокоила ее ложь. Видимо, такое поведение Сюзанны с его точки зрения оправдывало некоторым образом его действия. Служило доказательством. Подтверждением.
Он мерит шагами пол перед камином, постукивая ножом по джинсам в такт словам. Сюзанна хмурится при его вопросе.
– Их план. Пожар, – поясняет Адам. – Чья это была идея?
– Скотта. Это же очевидно.
– И ты в это веришь?
– Что ты имеешь в виду?
– То, что я сказал.
– Он признался. Никогда не пытался отрицать. Сказал, это была шутка, он не всерьез желал, чтобы это случилось, но никогда не отрицал, что это его идея.
– Но учитывая все, что ты теперь знаешь. Ты до сих пор в это веришь?
– Я не понимаю, о чем ты.
– Не думаешь, что это могла быть идея Джейка?
– Джейка? Нет. То есть… нет.
Адам поджимает губы и качает головой.
– Нет. Я тоже не верю, – звучит, к еще большему замешательству Сюзанны, обнадеживающе.
– Какая разница? – спрашивает женщина. – Учитывая, что случилось. Какая разница, чья это была идея?
Адам останавливается и смотрит на нее. Кажется, он искренне задумался над ответом. Наконец он пожимает плечами.
– Наверное, никакой. Не для тебя, – говорит он и продолжает ходить.
Сюзанна уже устала следить за ним. Тянулись минуты, складывались в часы: похоже, скоро будет уже два часа, как они тут, Сюзанна чувствовала, как энергия утекает из нее. Не то чтобы у нее не было желания бороться. Но ее раздражает непонимание – как? Она словно хомяк в колесе, мышь, бестолково бегающая по лабиринту. Знает, что надо искать выход, но чем дольше преследование, тем тяжелее поверить, что она еще не загнана в угол.
– Об этом они тоже мало могли писать, – говорит Адам. – Газеты, в смысле. Поэтому я и спросил.
Сюзанна не может сдержать усмешку.
Адам останавливается и поворачивается к ней.
– Что?
– Ничего.
– Я серьезно. Объясни.
Сюзанна сердито смотрит на него.
– Газеты. Так это по ним ты проводил свое «исследование»? По газетам?
Адам заинтригован.
– Конечно. Какую-то часть. А что? Что в этом такого ужасного?
– Ужасного ничего. Просто тупо.
Слово срывается с губ прежде, чем она успевает остановиться. Звучит приятно. Живительно горько.
Адам смеется.
– Вот видишь? Об этом я и говорю. Я думал, ты одобришь. В конце концов, они были на стороне Джейка.
Сюзанна смеется ему в лицо.
– Газеты не были ни на чьей стороне. Никогда не бывают.
– Точно не на твоей, видимо, – признает Адам с ухмылкой. – Ты ведь им не очень-то нравилась, да? Интересно, что ты об этом думаешь?
– Мне плевать, что обо мне писали. Плевать, что писали газеты, точка. И всем должно быть плевать. И тебе тоже. – Сюзанне приходит в голову мысль, которая отвлекает ее от злости. – Но ты же на самом деле не веришь всему, что писали в газетах. Верно? Потому что, если веришь, все это довольно бессмысленно.
Адам прав. Газеты приняли сторону Джейка. Из слов Адама Сюзанна поняла, что он, очевидно, уверен – Джейк виновен так же, как и Сюзанна. Более того, он им восхищается, верит, что его следовало бы похвалить, а не закончить все так, как получилось. Разве не так решила все для себя Сюзанна, не поэтому Адам был там?
Только если дело в этом, почему он так явно намерен наказать Сюзанну за деяния Джейка? Ты отрицаешь свою ответственность? Он спрашивал об этом, и в вопросе читалось обвинение.
– Газетные истории послужили рамкой, только и всего. Чтобы восстановить факты.
Сюзанна снова хохочет.
– Факты! Ха! Хорошая шутка!
– Так расскажи! – отвечает Адам. – Ты права, я не все знаю. Отчасти поэтому я здесь. – Он склоняет голову, будто впервые видит Сюзанну. – А знаешь, должен признать, ты выглядишь намного лучше, чем я ожидал. Я рассчитывал, ты будешь старше. И волосы у тебя длиннее, крашеные. Цвет темнее, чем я бы выбрал, мне нравится твой естественный светлый оттенок – но тебе идет. Правда.
Сюзанне не нравится, как Адам смотрит на нее. Она плотнее закутывается в кардиган.
– Что рассказать?
– А?
– Ты попросил рассказать. Что?
Адам усмехается. Он знает, что она недовольна, и не скрывает злорадства. Он мог бы весь день сидеть и дразнить ее, думает Сюзанна, если бы время – по его же словам – не поджимало.
– План. Расскажи все, что ты знаешь о плане, – говорит Адам, возвращаясь к делу.
Звучит так официально. Только плана никакого не было – по крайней мере сначала. Скотт, Пит, Чарли, даже Джейк – все они признавали это. Они просто валяли дурака, говорили они. Представьте, вы собираетесь кого-то убить, как вы это сделаете? А если соберетесь вломиться в дом богача, какую вещь вы схватите первой? Это была просто игра. Только вот оказалось, они все время в нее играли. Это было забавно, так потом заявил Чарли. Просто так, знаешь. Для смеха.
Джейк к этому времени стал полноценным членом шайки. И все, о чем они болтали, все, что творили, все эти «игры»-фантазии… они будоражили Джейка. Кому-то покажется странным, но Сюзанна сравнивала это с тем, как она впервые открыла книгу. Может, не впервые в жизни, но когда по-настоящему осознала, что вот эти слова на странице, строка за строкой, лишь недавно казавшиеся бессмыслицей, теперь стали воротами в целые миры, ожидающие своего исследователя. Ей кажется, Джейк чувствовал что-то подобное. До тех пор его мир бы окрашен туманно-серым и надоевшим белым. Скотт, Пит и Чарли показали ему, какой разноцветной может быть жизнь. Яркие, дерзкие краски. Они могли курить сигареты, марихуану, если хотели, внимательно смотрели все грязные, жестокие фильмы, какие удавалось раздобыть, делали все, что можно было делать безнаказанно. Она уже не были детьми. Верно, Джейк? Черт побери, тебе пятнадцать, а ты даже не видел девочку без трусов.
Так все и было, судя по тому, что удалось узнать Сюзанне. Эта четверка вечно друг друга подкалывала. Джейк сначала больше наблюдал, впитывал все как губка: новый зритель, которому Скотт и остальные могли продемонстрировать свою отвагу. Вот Чарли хвастается, что натворил в школе – например, как разыграл замещающего учителя, – и Скотт сразу пытается его перещеголять. Да ладно, ерунда. Слышали бы вы, что я сказал директору, когда тот отчитывал меня за состояние школьной формы. Сказал, что это политическое заявление, сэр. Чтобы меня безошибочно опознавали как члена гитлерюгенда, сэр. Меня теперь на неделю оставят после уроков, минимум.