По эту сторону рая - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнсис Скотт Фицджеральд cтр.№ 60

— Ты, конечно, права, — согласился Эмори. — Это какая-то неприятная, неодолимая сила, и она — подоплека всего остального. Словно актер, который демонстрирует тебе свою технику… погоди, дай додумать…

Он помолчал, подыскивая метафору. Они повернули и ехали теперь по дороге футах в пятидесяти от обрыва.

— Понимаешь, каждому нужно набрасывать на это какое-то покрывало. Мелкие умишки — второе сословие, по Платону, — те пускают в ход остатки рыцарской романтики, разбавленной викторианской чувствительностью; а мы, претендующие на высокую интеллектуальность, притворяемся, будто видим в этом другую сторону своей сущности, ничего общего не имеющую с нашим замечательным разумом. Мы притворяемся, будто самый факт, что мы это понимаем, гарантирует от опасности попасть к нему в рабство. Но на самом-то деле секс таится в самой сердцевине наших чистейших абстракций, так близко, что загораживает вид… Вот сейчас я могу поцеловать тебя и поцелую. — Он потянулся к ней, но она отстранилась.

— Не могу. Не могу я сейчас с тобой целоваться. У меня организация тоньше.

— Не тоньше, а глупее, — заявил он раздраженно. — Ум — не защита от секса, так же как и чувство приличия.

— А что защита? — вспылила она. — Католическая церковь? Максимы Конфуция?

Эмори от удивления не нашелся что ответить.

— В этом, что ли, твоя панацея? — крикнула она. — Сам ты старый ханжа, и больше ничего. Тысячи злющих священников треплются насчет шестой и девятой заповеди, призывая к покаянию кретинов итальянцев и неграмотных ирландцев. Все это покрывала, маски, сантименты, духовные румяна, панацеи. Говорю тебе, бога нет, нет даже абстрактного доброго начала, каждый должен сам для себя до всего додумываться, правда — вот она, за высоким белым лбом, таким, как у меня, а ты по своей ограниченности не желаешь это признать. — Она выпустила поводья и кулачком погрозила звездам. — Если бог есть, пусть убьет меня!

— Типичные рассуждения атеистов о боге, — резко сказал Эмори.

От кощунственных слов Элинор его материализм, и всегда-то непрочная оболочка, затрещал по всем швам. Она это знала, и то, что она знает, бесило его.

— И подобно большинству интеллигентов, которым при жизни религия только мешает, — продолжал он холодно, — подобно Наполеону и Оскару Уайльду и прочим людям твоего склада, на смертном одре ты будешь со слезами призывать священника.

Элинор резко осадила лошадь, и Эмори, догнав ее, тоже остановился.

— Ты так думаешь? — голос ее прозвучал до того странно, что он испугался. — Ну так гляди! Сейчас я прыгну с обрыва. — И не успел он опомниться, как она рывком повернула лошадь и во весь опор понеслась к краю плато.

Он бросился вслед — тело как лед, нервы гудят набатным звоном. Остановить ее нечего и думать. Луну скрыло облако, лошадь не заметит опасности. Но не доезжая футов десяти до края, Элинор с пронзительным воплем бросила тело вбок, грохнулась наземь и, два раза перевернувшись, застыла в кустарнике в пяти шагах от обрыва. Лошадь с отчаянным ржанием исчезла из глаз. Он подбежал к Элинор и увидел, что глаза у нее открыты.

— Элинор! — крикнул он.

Она не ответила, но губы шевельнулись, и глаза вдруг наполнились слезами.

— Элинор, ты расшиблась?

— Кажется, нет, — сказала она едва слышно и заплакала. — Лошадь… насмерть?

— О господи, конечно.

— Ой, — простонала она, — я ведь тоже хотела… я думала…

Он бережно помог ей подняться, посадил на свою лошадь. Так они пустились домой — Эмори вел лошадь, а Элинор, склонившись на луку, горько рыдала.

— Я ведь не совсем нормальная, — выговорила она с усилием. — Я уже два раза такие вещи проделывала. Когда мне было одиннадцать лет, мама помешалась, по-настоящему, была буйно помешанная. Мы тогда жили в Вене…

Всю дорогу она, запинаясь, рассказывала о себе, и любовь в сердце Эмори медленно убывала вместе с луной. У дверей ее дома они по привычке чуть не поцеловались, но она не кинулась ему на шею, да и он не раскрыл ей объятия, как было бы неделю назад. Минуту они постояли ненавидя друг друга с лютой печалью. Но Эмори и раньше любил в Элинор самого себя и теперь ненавидел лишь зеркало. В бледном рассвете их фантазии усыпали землю, как битое стекло. Звезды давно погасли, только ветер еще вздыхал, не громко, с перерывами… но обнаженные души — кому они нужны? — и вскоре Эмори зашагал к своему дому, готовый с восходом солнца встретить новый день.

Стихи, которые Элинор прислала эмори несколько лет спустя

Здесь, земнородные, мы над журчанием водным,

Тем, чья беспечная музыка света полна,

День обнимали со смехом лучисто-свободным…

Здесь нам удобно шептаться и ночь не страшна.

Здесь мы вдвоем… Красотой ли с величьем мы были

Вместе увенчаны вольною летней порой?

Рваные тени листвы на тропе мы любили

И гобелены прозрачные дали немой.

Это был день… А а ночи преданье иное —

Бледной, как сон, в карандашной штриховке ветвей:

Призраки звезд нам шептали о дивном покое,

Славы велели не ждать и не думать о ней.

Звезды твердили о вере, что гибнет с рассветом…

Юность — медяк, ею куплены чары луны.

Смысл и порыв ощущали с тобой мы лишь в этом,

Эти проценты мы были июню должны.

Здесь мы, у струй, что о прошлом расскажут едва ли

То, что не следует знать, и, мечты углубя,

Молвят, что свет — только солнце… Но воды молчали…

Кажется, вместе мы… Как я любила тебя!

Что было прошлою ночью, в час гибели лета?

К дому что нас потянуло в вечерних тенях?

Кто там из мрака, оскалясь, уставился где-то?

Ах, как ты, спящий, метался! Объял тебя страх.

Что ж… Мы прошли… Мы теперь обратились в преданье —

Метеоритов чудной искривленный металл —

И подменило навеки меня мирозданье,

Ты же, усталости чуждый, смертельно устал.

Страх — это зов… Безопасность нужна земнородным…

Мы — голоса лишь и лица, навеки бледны…

Шепчется полулюбовь над журчанием водным…

Юность — медяк, ею куплены чары луны.

СТИХИ, КОТОРЫЕ ЭМОРИ ПОСЛАЛ ЭЛИНОР, ОЗАГЛАВЛЕННЫЕ «ЛЕТНЯЯ ГРОЗА»

Звук песни, дуновенье ветерков,

И чей-то легкий смех в дали немой,

И дождь, и над полями чей-то зов…

На солнце туча бурая нашла

И, трепеща, скликает за собой