Ритуалы плавания - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Голдинг cтр.№ 52

Написав сии слова, я снова надел мой парик и сюртук (больше никто меня здесь не увидит одетым не так, как подобает) и вернулся на шкафут. Из всех странностей, присущих этому месту где-то на краю света, самая странная — та перемена, которая случилась на корабле и которой я сам свидетель. Представь: кругом все тихо, и только время от времени тишину нарушают взрывы громкого смеха. Матросы, обнаруживая все признаки простодушной веселости, опускают за борт ведра, привязанные к веревкам, которые пропущены через лебедки, или, на нашем, здешнем, наречии, блоки, Они поднимают наверх ведра с морской водой — боюсь, весьма и весьма нечистой, поскольку мы уже несколько часов кряду не двигаемся с места, — и одно за другим опрокидывают их на натянутый тент, который под тяжестью воды посередине уже заметно провис. Очевидно, что помочь нашему продвижению к цели эти приготовления никак не могут. Мало того, кое-кто из матросов (и среди них, увы, мой Юный Герой), что называется, справил нужду прямо туда же, в это вместилище, ошибочно принятое мною за навес. И это на корабле, где океан под боком, тогда как на берегу, при всем несовершенстве нашей природы, мы довольствуемся приспособлениями куда более скромными. Зрелище это внушило мне столь сильное отвращение, что я пошел прочь в свою каюту, и тут со мной приключилось происшествие в высшей степени странное! Мне навстречу спешил Филлипс, но едва он раскрыл рот, чтобы что-то сказать, как откуда-то из затемненной части коридора послышался голос, который скомандовал ему, точнее, прикрикнул на него:

— Молчать, Филлипс, молчать, собака!

Филлипс от меня перевел взгляд в полумрак, и оттуда выступил не кто иной, как мистер Камбершам собственной персоной, — вышел и смерил слугу уничижительным взглядом. Филлипс тут же исчез, а Камбершам стоял и все глядел на меня. Мне он никогда не нравился, не нравится и сейчас. Он не лучше Андерсона, сдается мне, или будет таким, ежели дослужится до капитана! Я не мешкая прошел в свою каюту. Там я снял сюртук, парик, ленты и приготовился к молитве. Не успел я приступить, как в дверь мою робко постучали. Я открыл и снова увидел перед собой Филлипса.

— Мистер Колли, сэр, вы только не… — начал он было шепотом.

— Филлипс, ах ты, собака! А ну, марш вниз, не то шкуру спущу!

Я в изумлении посмотрел кругом. Это опять был Камбершам и с ним еще Деверель. Но если я и узнал их, то Камбершама только по голосу, а Девереля по особенной грации (этого у него не отнимешь), ибо они, как и я, оба были без шляп и сюртуков. Увидев меня — меня, обещавшего себе никогда более в таком виде не показываться, — они прыснули со смеху. Правда, смех их был какой-то истерический. Тогда я понял, что они в изрядном подпитии. Каждый что-то держал в руках, хотя от меня эти предметы они старательно прятали. Когда же я закрывал свою дверь, они проводили меня такими почтительными поклонами, что в искренность их я не мог поверить. Но ведь Деверель джентльмен! Не может же он вынашивать планы причинить мне зло!

Корабль как-то по-особому замер. Несколькими минутами раньше я слышал звук шагов — наши пассажиры, те, кто еще не успел присоединиться к остальным, двинулись по коридору, взобрались по лестнице и прошли у меня над головой. Да, сомневаться тут не приходится. Все населяющие этот конец судна собрались сейчас на мостике. Одному мне нет места среди них!

Я еще раз вышел из каюты, пробрался незаметно в наш освещенный странным светом коридор, вопреки моему собственному твердому решению касательно моего гардероба. Коридор был погружен в тишину. Только невнятное сбивчивое бормотание доносилось из каюты мистера Тальбота. Меня так и подмывало пойти к нему и просить его оказать мне покровительство. Но я знал, что он предается молитве, и не посмел нарушить его уединение. Так же украдкой из коридора я выбрался на шкафут. То, что открылось моему взору, не просто ошеломило меня, но навсегда врезалось в память и уже не сотрется до моего смертного часа. Наша оконечность судна — два возвышения в кормовой части — была запружена пассажирами и офицерами команды; в полном молчании все они смотрели куда-то вперед, поверх моей головы. И было на что смотреть! Никогда я не видел ничего подобного. Ни перо, ни карандаш, будь они даже в руке величайшего художника за всю историю человечества, не в силах хотя бы отдаленно передать это впечатление. Наш огромный корабль, напомню, стоял неподвижно, и паруса по-прежнему свисали вниз. Справа от него клонилось к закату солнце, слева поднималась полная луна — одно светило оказалось прямо против другого. Два огромных диска словно смотрели друг другу в лицо, и каждый видоизменял свет, льющийся от другого. На суше наслаждаться такой картиной в полной мере невозможно из-за помех, создаваемых горами, деревьями, домами, но отсюда, с высоты неподвижного судна, в какую сторону ни посмотри, взгляду открыто все до самого края света. И как на ладони видны отсюда сии «весы Творца»!

Но вот весы качнулись, двойное сияние померкло, и луна обратила нас в фигуры из слоновой кости и черного дерева. Матросы впереди засновали туда-сюда, дюжинами цепляя фонари на разные части такелажа, и тут я увидел, что позади уродливо отвисшего брезентового брюха они соорудили некое подобие епископской кафедры. [48] Я начал догадываться. Меня бросило в дрожь. Я был один! О да, на всем огромном судне, среди несметного числа живых человеческих душ, я был один — совсем один и в таком месте, где я вдруг устрашился Божьего суда, когда милость Его меня покинула. Я вдруг устрашился и Бога, и человека! Не чуя под собой ног, я бросился в свою каюту и постарался отдаться молитве.

День следующий

Рука моя отказывается держать перо. Я должен обрести твердость духа — и я обрету ее. Постыдно то, что учиняешь ты сам, — не то, что учиняют другие… Мой позор, хотя он и жжет мне сердце, был навлечен на меня.

Я закончил возносить молитвы, но присутствия духа, как ни прискорбно, не обрел. Когда же я снял с себя облачение и остался в одной рубахе, дверь моей каюты затряслась от громоподобных ударов. Я уже и без того был — скажу прямо — объят страхом. И эти громовые удары повергли меня в полнейшее смятение. Хотя меня не оставляла мысль об омерзительных ритуалах, жертвой которых мне, вероятно, предстояло стать, в тот миг моей первой догадкой было, что случилось кораблекрушение, пожар, столкновение, атака неприятеля.

— Что? Что случилось? — кажется, вскричал я.

В ответ послышался голос, громоподобный, как и сами удары:

— Открывайте!

— Нет, нет, я не одет… Но что случилось? — ответил я сбивчиво, а точнее, цепенея от ужаса.

После короткой паузы тот же голос произнес слова, от которых у меня внутри все похолодело:

— Роберт Джеймс Колли, вас вызывают на суд!

От этих слов, таких неожиданных и страшных, в голове у меня и вовсе помутилось. И хотя я понимал, что голос этот — голос человека, я почувствовал, как судорожно сжалось в груди у меня сердце, и я так яростно вцепился в грудь свою руками, что и сейчас у меня под ребрами синяк, и я, как уже после обнаружил, расцарапал себя до крови. В ответ на этот ужасный приказ я прокричал: