3 января 2010
Сегодня я заметила, что смотрительница кладбища плакала…
6 октября 2009
Выходя с кладбища, я встретила смотрительницу, она улыбалась, с ней шли могильщик, собака и две кошки…
6 июля 2013
Смотрительница часто убирает могилы, хотя это не входит в ее обязанности…
28 сентября 2015
Встретила смотрительницу, она мне улыбнулась, но мыслями была далеко…
7 апреля 2011
Я только что узнала, что муж дамы с кладбища исчез…
3 сентября 2012
Дом дамы с кладбища был заперт на ключ, ставни она тоже закрыла. Я спросила у одного из могильщиков, в чем дело, и он объяснил, что на Новый год и 3 сентября смотрительница никого не хочет видеть. Помимо летнего отпуска, это единственные дни, когда она просит профсоюз прислать человека на замену.
10 августа 2013
Я покупала цветы и узнала, что дама с кладбища уехала в отпуск в Марсель. Мы могли там встречаться…
Открывая дневник на страницах, не помеченных Жюльеном, я чувствую, что вторгаюсь в комнату Ирен и шарю под матрасом. Совсем как ее сын, когда принялся разыскивать Филиппа Туссена. Я ищу Габриэля Прюдана.
Некоторые слова я разобрать не могу – почерк у Ирен такой же плохой, как на рецептах, выписанных врачом. Она писала шариковой ручкой буквы, похожие на мушиные лапки.
После ночи любви в голубой комнате Габриэль Прюдан и Ирен Файоль покинули гостиницу порознь.
Номер полагалось освободить к полудню. Габриэль позвонил портье и сказал, что останется еще на сутки. Закурил, погладил спину Ирен подушечками пальцев и объяснил – между двумя затяжками:
– Хочу, чтобы выветрился хмель, вчера много выпил, но, главное, нужно протрезветь от вас.
Ей это не понравилось. Она услышала: «Я должен избавиться от вас, прежде чем выйти отсюда…»
Ирен встала, приняла душ и оделась. Она впервые после свадьбы не ночевала дома. Габриэль заснул, даже не затушив до конца сигарету.
Ирен открыла мини-бар. Достала бутылку воды, сделала глоток, заметила, что он за ней наблюдает, надела пальто.
– Останьтесь ненадолго.
Ирен вытерла губы тыльной стороной ладони. Жест восхитил Габриэля, как и ее кожа, взгляд, волосы, собранные в конский хвост черной резинкой.
– Я уехала из дома вчера утром. Должна была доставить цветы в Экс и сразу вернуться… Мой муж наверняка уже заявил об исчезновении.
– А вам не хочется исчезнуть?
– Нет.
– Живите со мной.
– Я замужем, у меня сын.
– Разведитесь и заберите мальчика с собой. Я неплохо лажу с детьми.
– Никто не разводится по мановению волшебной палочки. Послушать вас – все совсем просто.
– Но все и правда просто.
– Я не хочу потом присутствовать на похоронах мужа. Вы оставили жену – и она умерла.
– Не будьте злюкой.
Она открыла сумочку, проверила, на месте ли ключи от машины.
– Я не злюка, а реалистка. С людьми так не расстаются. Если можете легко все бросить и начать заново в другом месте, не думая о чувствах других людей, тем хуже для вас.
– Каждый человек проживает свою жизнь.
– Нет. Нужно считаться и с жизнями окружающих.
– Знаю, знаю, я трачу жизнь, защищая их в суде.
– Защищаете. Жизнь тех, кого не знаете. Это почти… легко.
– Ну вот, мы уже упрекаем друг друга, хотя провели вместе всего одну ночь любви. Кажется, мы торопимся.
– Ранит только правда.
Он повысил голос:
– Я ненавижу правду! Нет никакой правды! Как и Бога… И то, и другое придумали люди!
Она пожала плечами:
– Меня это не удивляет.
Он послал ей опечаленный взгляд.
– Уже… Я вас уже не удивляю.
Она кивнула, улыбнулась краешком губ и не прощаясь вышла за дверь.
Ирен спустилась на первый этаж, вышла на улицу и попыталась вспомнить, где вчера оставила свой фургончик. Она искала его на прилегающих к отелю улицах, перед витринами с объявлениями о последних зимних скидках и была готова вернуться в номер и кинуться в объятия Габриэля, но тут заметила машину в глубине тупика. Припаркована она была кое-как, двумя колесами на тротуаре.
В глубине тупика. Кое-как. Да какая разница! Нужно возвращаться к Полю с Жюльеном.
В салоне было противно накурено, она открыла окна, наплевав на холод, и поехала в Марсель. Прямо домой, не заглянув в розарий.
Поль ждал ее. Когда она открыла дверь, он воскликнул: «Это ты?» Муж чуть с ума не сошел от беспокойства, но об исчезновении не заявил – знал, что это может случиться. Всегда знал. Слишком уж красивой, неразговорчивой и замкнутой она была.
Ирен попросила прощения. Сказала, что на кладбище неожиданно встретила вдовца, лишившегося всей семьи, и ей пришлось включиться, помочь, короче – взять на себя все хлопоты.
– Что значит – все?!
– Все…
Поль никогда не задавал вопросов. Считал их принадлежностью прошлого, а он жил настоящим.
– В следующий раз сразу звони мне.
– Ты ел?
– Нет.
– Где Жюльен?
– В школе.
– Ты голоден?
– Да.
– Приготовлю пасту.
– Давай.
Она улыбнулась, пошла на кухню, достала кастрюлю, налила воды и поставила ее на огонь, добавив соль и специи.
Ирен действовала «на автопилоте» и вспоминала спагетти, которые они с Габриэлем ели накануне, прежде чем заняться любовью.
Поль подошел, прислонился к ней, поцеловал в затылок.
Она закрыла глаза.
60
Воспоминание не умирает, оно просто засыпает.
Июнь 1996, Женевьева Маньян
Парижанки приехали на минивэне с чемоданами, теплыми одеялами, циновками, платьями в цветочек, «рвотными» пакетами и радостными воплями. Они тараторили, кудахтали, пищали, визжали, им было от шести до девяти лет. Некоторых я знала – видела год назад. Четверых привезут позже на машине, двух из Кале и двух из Нанси.
Я никогда не любила девчонок, они напоминали мне сестер, которых я не выносила. Слава богу, что у меня родились два крепких мальчика. Они орут и дерутся, но не плачут.