В среду 16 сентября, когда получили широкую известность “неавторизованные” замечания Шлезингера, сделанные им в предыдущий четверг, продажа фунта без покрытия выросла и ускорилась. Ламонт, которому не терпелось поговорить с премьер-министром, тревожно жаловался: “Мы теряем сотни миллионов долларов каждые несколько минут”. Банк Англии тщетно пытался перекрыть отток капиталов
[1113]. В 11 часов утра он объявил, что минимальная ссудная ставка будет поднята до 12 %. Через три часа с лишним эту ставку подняли уже до 15 %, но начиная со следующего дня. Подобные отчаянные меры только раззадорили Сороса
[1114]. А когда Ламонт объявил, что займет дополнительные 15 миллиардов долларов для защиты стерлинга, Сорос лишь порадовался: “Примерно столько мы и хотели продать”
[1115]. Однако до такой суммы он не дошел: ко времени закрытия рынков его портфель составил приблизительно 10 миллиардов долларов. В тот вечер, пока театралы (в том числе и автор этих строк) слушали “Силу судьбы” Верди в Английской национальной опере, Ламонт созвал импровизированную конференцию в центральном дворе казначейства и объявил, что Соединенное Королевство “приостанавливает” свое участие в МВК
[1116]. В тот же день и лира, несмотря на ранее проведенную официальную девальвацию, оказалась совершенно вытеснена на обочину
[1117].
О том, что Джордж Сорос является узловым центром большой и могущественной сети, неоднократно заявляли конспирологи. В одном торопливо написанном сочинении говорилось, будто он “является видимой частью обширной и гнусной тайной сети частных финансовых интересов, управляют которой самые влиятельные аристократические и королевские семьи Европы. Ее средоточие – британская династия Виндзоров… она построена на обломках, оставшихся от Британской империи после Второй мировой войны”. Эта сеть тянется будто бы от самой королевы и от Ротшильдов вплоть до “беглого подследственного спекулянта Марка Рича – торговца металлами и промтоварами из швейцарского Цуга и Тель-Авива, до подпольного израильского торговца оружием и промтоварами Шауля Айзенберга и «Грязного Рафи» Эйтана”
[1118]. Все это чушь. Настоящая сеть, к которой действительно принадлежит Сорос, – та “более обширная и более сложная экономическая паутина”, о которой он сам говорил в интервью, – это сеть хедж-фондов, цель которых – зарабатывать деньги сходными способами
[1119]. Дракенмиллер говорил: “Мы всерьез вступили в борьбу – и не отступались, били лапами, как заяц из рекламы Energizer… Если у кого-то мозги на месте, разве он станет приставать к своему дилеру с вопросом: «Что, черт возьми, происходит?» А я знаю, люди говорят: «Это все Quantum»”. С некоторыми – в частности с Луисом Бэконом – Сорос и Дракенмиллер делились информацией по телефону. Участвовали в игре и другие управляющие хедж-фондами – Брюс Ковнер и Пол Тюдор Джонс. Телепатия здесь не требовалась.
Масштаб игры на понижение увеличили действия банков, которые ссужали хедж-фонды деньгами
[1120]. Дункан Балсбо отвечал за операции с долговыми обязательствами с фиксированным доходом в лондонском отделении Morgan Stanley. Как он вспоминал позже, получив от Сороса запрос о предоставлении средств, он понял, что его фактически “нанимают в соучастники, замышляя напасть на старушку-процентщицу с Треднидл-стрит, то есть Банк Англии”. Сорос поместил на хранение почти все свои активы в европейских облигациях в качестве залога за деньги, который он занимал для игры на понижение на наличном рынке. Но речь шла не только о предоставлении средств. Балсбо говорил: “Мы шли за Соросом по пятам”. А еще, вспоминал он, “вслед за Quantum (а часто и впереди него) шла кавалерия – хедж-фонды Тюдора, Бэкона и Ковнера, не говоря уж о легионах банков с внешним финансированием… и все они шли в атаку на фунт”
[1121]. Примеру хедж-фондов последовали и другие банки: Citicorp, J. P. Morgan, Chemical Banking, Bankers Trust, Chase Manhattan, First Chicago и Bank America
[1122]. У “cтарушки” не оставалось ни малейших шансов. Это было финансовое групповое изнасилование.
Резкое снижение стоимости фунта на 15 %, последовавшее в ту “черную среду” за британской капитуляцией, принесло Соросу огромную прибыль
[1123]. Давая интервью журналисту Time Анатолю Калецки, Сорос признался – “со смущенной гримасой, которая не очень-то успешно скрывала лукавое самодовольство”, – что четыре его фонда заработали около миллиарда долларов, ведя игру на понижение фунта; а его прибыль от различных вспомогательных активов вроде процентных фьючерсов и от продажи итальянской лиры без покрытия составили еще один миллиард
[1124]. Позже Сорос заявлял, что обесценивание фунта “происходило бы более или менее так же, даже если бы [Сороса] никогда не было на свете”
[1125]. В самом деле, если учесть общие потери британских резервов – 27 миллиардов долларов, – то номинально Сорос был в ответе за потерю лишь 10 миллиардов
[1126]. В действительности же курс обрушился из-за коллективных усилий соросовской сети. В интервью Калецки Сорос сказал, что выступал “крупнейшим фактором на рынке”, но не являлся самим рынком. Он просто встал во главе тренда
[1127]. Ровно то же самое вполне могло бы произойти и без него: “Не займи я это место, его бы занял кто-то другой”
[1128].