Зримая тьма - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Голдинг cтр.№ 27

То, что миссис Гудчайлд сказала мистеру Гудчайлду, было истинной правдой. Близняшки Софи и Тони Стэнхоуп были друг для друга всем, и это было им ненавистно. Если бы они выглядели одинаково, с этим еще можно было бы смириться, но они различались как день и ночь. Ночь и день, свет и тень, вы — одно, ночь и день. Когда Мэтти увидел их, за неделю до их десятого дня рожденья, Софи уже отчетливо осознавала, какие они разные. Она видела, что у Тони руки и ноги тоньше, а розовый изгиб от шеи вниз по животу к ногам не такой плавный. Лодыжки, колени и локти у Тони были чуть-чуть шишковатыми, лицо, как и руки с ногами, тоньше, чем у сестры. У нее были большие карие глаза и уморительные волосы — длинные и очень тонкие, не толще чем… в сущности, если бы они были еще чуть тоньше, их бы вообще не было; и, как бы изготовившись к исчезновению, они начисто лишились цвета. Про себя же Софи знала: она живет на верхушке более гладкого, округлого и сильного тела, внутри головы, покрытой темными кудрями, и смотрит оттуда на мир через глаза, не такие большие, как у Тони, зато окруженные зарослями длинных темных ресниц. Софи была бело-розовой, а кожа Тони, как и ее волосы, не имела цвета. Сквозь нее мог проникать взгляд; и Софи, не задумываясь о том, откуда она это знает, прекрасно представляла себе Тонину сущность, обитавшую где-то там внутри этой прозрачной кожи. «Где-то там» — точнее и не скажешь, поскольку Тони существовала не столько внутри головы, сколько на всем пространстве своего тонкого тела. У нее была привычка вставать на колени и, не говоря ни слова, смотреть вверх, что производило странное впечатление на взрослых: они впадали в крайнюю сентиментальность. Софи больше всего бесило то, что она понимала — в эти мгновения Тони вообще ничего не делала. Она не думала, она не чувствовала и не существовала — просто уплывала прочь от самой себя, как дым. Эти огромные карие глаза, выглядывающие из-под водопада бесцветных волос! Чистая магия, безотказно действующая! Когда это случалось, Софи замыкалась в себе, а если не удавалось, вспоминала о драгоценных мгновениях, когда рядом не было никакой Тони. Как, например, однажды в комнате, полной детей и музыки. Софи могла сделать па, и потом — как ей этого хотелось! — повторять его без конца: раз, два, три, топ, раз, два, три, топ; тихое удовольствие от того, что после этих раз-два-три нога сама собой топает, и Тони почему-то рядом нет. И еще удовольствие от того, что не у всех детей получается так легко и чудесно.

А еще был этот длинный квадрат. Конечно, позже Софи поняла, что это прямоугольник, но самое замечательное — папа был только с ней, папа сам предложил погулять, приведя ее в такое радостное смущение, что только позже она поняла, зачем он ее позвал. А вот если бы ей хотелось, чтобы Тони тоже пошла, она устроила бы отцу скандал! Но какова бы ни была причина, он просто взял ее за протянутую руку, она взглянула — ба! — с искренним доверием на его красивое лицо, они спустились по двум ступенькам и прошли между газончиками на тротуар. Он был действительно ласков с ней, иначе и не скажешь. Они повернули направо, и папа показал ей книжный магазин в соседнем доме. Потом они остановились у огромной витрины «Скобяных товаров Фрэнкли», и он рассказывал ей о газонокосилках и садовых инструментах, сказал, что цветы в магазине — пластмассовые, а затем повел ее мимо домиков под табличкой с какими-то словами и объяснил, что это — приют для женщин, у которых умерли мужья. Они повернули направо, в узкий проулок, и через калитку вышли на тропинку, ведущую вдоль канала. Там отец рассказал ей про баржи, и что раньше их тянули лошади. Еще раз повернув направо, они остановились у зеленой двери в стене. И вдруг Софи поняла. Словно сделав еще шаг, она узнала нечто новое, и все детали мгновенно слились в единое целое. Она догадалась, что эта зеленая дверь — та самая, к которой ведет тропинка в их саду, и что отцу надоело гулять с маленькой, ему скучно стоять здесь, на тропинке, рядом с облупившейся дверью. Она побежала дальше, держась слишком близко к воде, и отец, как она и замышляла, поймал ее только около самой лестницы на Старый мост — и при этом рассердился. Он буквально поволок ее вверх по ступеням. Софи пыталась остановить его возле общественного туалета на мосту, но не сумела; пыталась повести его прямо, после того как он опять повернул направо, пыталась заставить его идти по Хай-стрит, но он не уступал, и они снова повернули направо и оказались перед фасадом собственного дома. Они вернулись к дому, сделав круг, и Софи понимала: отец сердится, он устал и мечтает, чтобы ею занялся кто-нибудь другой.

В холле произошел короткий разговор.

— Папа, а мама вернется?

— Конечно.

— А Тони?

— Да что ты расхныкалась. Конечно, они вернутся!

Открыв рот, Софи смотрела, как отец исчезает в своем кабинете. Она была слишком маленькой, чтобы высказать то, что вертелось у нее в голове и было равносильно убийству Тони: «Но я не хочу, чтобы она возвращалась!»

Но в тот день, когда их увидел Мэтти, они действительно были друг для друга более-менее всем. Тони предложила сходить в соседний книжный магазин — посмотреть, нет ли там новых книжек, которые стоило бы заполучить. На следующей неделе был их день рожденья, и неплохо подбросить очередной тете намек насчет подарка, а то сама она, конечно, не догадается. Но когда они вернулись из магазина, тети не было, а в холле ждала бабушка. Бабушка собрала их вещи и увезла их на своей маленькой машине в Роузвир, в свой домик на берегу моря. Это было такое захватывающее приключение, что все мысли о книгах, тетях и папе вылетели у Софи из головы и она даже не заметила, как пролетел их десятилетний юбилей. Кроме того, в те дни она открыла для себя, какая забавная штука — ручей. Он был гораздо лучше канала: бежал, лопоча и сверкая. Светило солнце, она шла вдоль ручья между высоких трав и лютиков с маслянистыми лепестками и желтой пыльцой, таких неподдельных с высоты ее роста, что неподдельным становилось и само расстояние, все пространство. Со всех сторон, сразу — столько зелени, столько солнечного света! Потом, расставшись с зеленью травы, она увидела перед собой полосу движущейся воды, отделявшей ее от неведомого другого берега — Нил, Миссисипи, блеск, плеск, брызги, лепет, журчание! А еще птицы, крадущиеся по тому берегу сквозь заросли к воде! О, какая птица, вся черная, с белой замочной скважиной на лбу, и щебечущий, попискивающий выводок пушистых комочков, спотыкающихся, торопящихся, продирающихся следом за ней сквозь траву! Они вошли в воду — утка и утята, все десять в ряд. Их понесло течением, и Софи вся обратилась в зрение, она только смотрела, смотрела, смотрела! Все равно что потянуться и схватить их взглядом. Вся верхняя часть ее головы как будто ушла далеко вперед. Она словно впитывала, словно пила, словно…

Когда на следующий день Софи пошла искать их среди высоких маслянистых цветов и луговых трав, на берег ручья, они были там, такие же, как прежде, — будто прождали ее всю ночь. Мать плыла вниз по течению, утята строем за ней. Время от времени мать говорила: «Кря!» — нисколько не испуганно, просто слегка настороженно. В тот раз Софи впервые столкнулась с той «неизбежностью», с какой ведет себя иногда мир. Бросать камни и мячи она умела — правда, недалеко. И вот сейчас — отсюда и началась эта «неизбежность» — большой голыш лежал прямо под рукой в траве и засохшей грязи, где не должно было быть никакого голыша, если бы не вмешалась «неизбежность». Как ей показалось, ей совсем не пришлось его искать. Софи чуть-чуть протянула руку, и гладкий овальный голыш лег ей точно в ладонь. Как мог гладкий, овальный камень лежать тут, не под слоем грязи, и даже не прячась в траве, а сверху, где руке не пришлось его искать? Но камень был здесь, точь-в-точь для ее руки, а она смотрела поверх кремовых пучков таволги на утку с утятами, деловито плывущих вниз по течению.