Механика хаоса - читать онлайн книгу. Автор: Даниэль Рондо cтр.№ 27

На пересечении decumanus и cardo ^[34] я остановился под триумфальной аркой, возведенной в честь приезда императора Септимия Севера в этот родной для него город. В ту эпоху Лептис-Магна существовал в ритме Рима, сверяя, если можно так выразиться, свою жизнь по римским часам. Как написал Питер Браун, Лептис представлял собой один из «островков гражданской гордости. Рассеянных римлянами по всей Северной Африке». Крупные дельцы, умение красиво жить, термы, salute per aqua (по-нашему – спа), ораторы, юристы, гладиаторы… Кстати, в том же 203 году у подножия Капитолия была построена еще одна арка в честь Септимия – одна из жемчужин Вечного города. Рим избрал себе африканского принцепса. Карфаген был отмщен.

Я узнавал каждый памятник, каждое строение, каждую улицу, но в тот день камни окрасились в цвет выкопанных из-под земли костей; они говорили со мной не так охотно, как в моих воспоминаниях, – возможно, потому, что я сам, понимая, что им грозит, смотрел на них другими глазами и ни на миг не забывал, что история – штука долгая. Ничто не длится вечно. Все меняется. Колесо крутится, и все когда-нибудь проходит, даже самое плохое.

В конце XIX века в Судане уже существовало Исламское государство, руководимое неким Мухаммадом Ахмадом ибн Абдуллахом, провозгласившим себя Махди, то есть Спасителем. Махди приказал убить британского губернатора Чарльза Гордона, известного как «Гордон-паша», а также всех египтян и значительную часть суданцев, обитавших в Хартуме. Сам город был разграблен и разрушен. Через 15 лет Махди умер, и больше о нем никто не вспоминал. «Человечество формируется», как, перефразируя Вико, говорил Мишле. Народы складываются и распадаются благодаря собственной энергии, «как порождение своей души и своих постоянных действий». А время течет себе, и ничто не в силах остановить его ход.

Воспетое Вергилием золотое солнце ласкало камни Лептиса. Я шагал по раскаленной сковородке. В горячем воздухе роились пчелы. Я проследил за ними глазами, пока они не исчезли в тени храма, заросшего пышными кустами каперсов и мелиссой. Времянка, в которой мы когда-то жили, казалась нетронутой, и я решил, что обязан совершить паломничество. Я отправил эсэмэску Энцо, который наслаждался статусом пенсионера в своем тосканском доме: «Привет, Энцо. Я в Лептис-Магне. Ничего не изменилось, только власть над духом захватили пески. Пока что. Baci ^[17]. Гримо».

Я толкнул дверь барака и отшатнулся. На полу, в жаркой духоте, лежало человек десять африканцев. При виде меня они вскочили и, сбившись в кучку, отступили к дальней стене, словно испуганные животные. Их глаза горели страхом. Они были худые, истощенные, явно нездоровые. Некоторым явно не было и пятнадцати лет. Один из них, парнишка по имени Ахмед, говорил по-английски.

– Мы из Сомали, – сказал он. – Мы хотим попасть в Германию или во Францию, но уже два года не можем выбраться из Ливии.

Настала моя очередь объяснить, кто я такой и зачем сюда явился.

– Значит, вы начальник? – спросил Ахмед.

Я понял, что эти рабы и есть те самые «археологи», о которых мне говорил Муса. Они были единственными живыми существами в городе, в тот день представшем передо мной мертвее мертвого, как будто душа Лептиса увяла, засохла и упала на развалины. Я уверил их, что никакой я не начальник, просто приезжий эксперт. Они, в свою очередь, рассказали мне, что уже два года находятся во власти ливийских бандитов, которые заставляют их работать, грозя в любую минуту убить. Тут до меня донесся шум мотора, я вышел и быстрыми шагами направился прочь от барака.

Появление Левента не могло пройти незамеченным. По decumanus неслись три черных «шевроле» и «фиат» моих «телохранителей». Из второй машины выскочил Левент и, улыбаясь во весь рот, бросился мне навстречу. Я узнавал в нем энергию, бившую ключом в его отце. Как всех, помешанных на деньгах, перспектива сорвать большой куш приводила его в возбуждение, облегчавшее его общение с другими людьми, особенно с теми, в ком он нуждался. После краткого, но дружественного приветствия он даже спросил меня, как поживает Рим – я еще удивился, что он помнит ее имя. Я последовал за ним в блочное строение, недавно специально построенное близ порта для хранения предметов, предназначенных на экспорт.

В главной комнате было прохладно – работал кондиционер. Я увидел металлические контейнеры, в которые были упакованы статуи и мраморные фризы, и плоские деревянные ящики для переправки мозаик. Достав айфон, я начал фотографировать каждый предмет, пояснив Левенту, что должен составить карточки с описанием каждого экспоната.

– Это займет у меня не меньше трех часов…

Он решил вернуться в Триполи и пригласил меня вечером поужинать вместе в «Коринтии»:

– Лучше всего у тебя в номере. Там нас никто не потревожит. Я позвоню и закажу еду.

Это мог быть почти приятный вечер – мы уговорили бутылку «Чиваса», жуя резиновую пиццу, – если бы не необходимость держать ухо востро и практически беспрестанно врать. Я хорошо сознавал, что отныне каждое сказанное мной слово приобретает огромную важность. Необходимость играть эту новую роль действовала на меня возбуждающе, хотя и требовала постоянной концентрации внимания, – а проговорили мы до двух часов ночи. Кроме того, меня смущало его сходство с отцом. Зато он вел себя совершенно непринужденно (привык вести двойную, если не тройную жизнь), обращался ко мне с почтительной симпатией, демонстрировал приподнятое настроение и трещал без умолку. Лишь позже, восстанавливая в памяти каждую деталь нашей беседы, я сообразил, что он не сообщил мне ничего существенного, если не считать его признания в том, что он без памяти втрескался в молоденькую француженку по имени Эмма. Он и про Рим меня расспрашивал с единственной целью – перевести разговор на эту самую Эмму. На следующее утро, проснувшись с легкой головной болью, я вспомнил еще одну вещь: он сказал, что уже переправлял морем ценности на Мальту: «Но сбыл по дешевке. Вот почему ты мне нужен».

Валлетта, Мальта

Рифат только что имел долгий телефонный разговор с послом, все еще находившимся в Париже. Воспользовавшись его отсутствием, он установил что-то вроде внутренних правил для работающих в посольстве стажеров. Большинство из них крайне смутно представляли себе, что такое субординация. Буквально накануне ему пришлось сурово отчитать одну студентку «Сьянс-По». В проекте документа, над которым он трудился уже неделю, отдавая частями печатать своей секретарше, он настаивал на том, чтобы все стажеры, вернее стажерки («эти соплячки»), подчинялись лично ему и беспрекословно выполняли все его требования. Оставалось дождаться посла и дать ему на подпись свой draft ^[18]. Он как раз размышлял, как это сделает, когда из-за перегородки послышался громкий голос секретарши: