Эмма решила, что подступающая старость сказалась на его рассудке.
– Дочка, это было ужасно! Демон появился в моей спальне среди ночи и сказал, что дни мои на земле сочтены и я должен помириться с тобой. Иначе мне придется вечно гореть в аду.
– Значит, ты пришел принести извинения не ради меня. Ты преследуешь собственный интерес. – Эмма покачала головой. – Право же, отец, ты совсем не изменился.
– Но ведь так будет лучше нам обоим! Знаю – и всегда знал, задолго до того, как мне явился этот демон, – что я обошелся с тобой дурно. Все эти годы грех тяготил мою душу точно мельничный жернов. Мне не будет покоя, пока я не получу твоего прощения.
Эмма горько рассмеялась.
– Не видать тебе покоя! Может, стоит попробовать спать в холоде, как спала я, когда ты выгнал меня из дому?
– Значит ли это, что ты не желаешь даровать мне прощение?
– Не знаю. Но торопиться не хочу.
– Ты не можешь мне отказать! – Отец раздражался все сильнее. Эмма слишком хорошо знала эту его манеру читать нотации. – Ты моя дочь! Разве я не одевал тебя, не давал пищу и кров, не растил тебя шестнадцать лет, руководствуясь принципами милосердия?
– Но разве я не любила тебя каждый день из этих шестнадцати лет? – Голос Эммы дрогнул. – Каждый вечер, сидя в часовне, может, я и молилась Богу, но искала прежде всего твоего благословения. Впрочем, какая разница, правда? Но одна-единственная ошибка перечеркнула все. И все эти годы я страдала не от отсутствия одежды, еды и крова. Даже предательство возлюбленного не причинило мне столько горя. Мое сердце разбилось, когда я поняла, что ты никогда не был таким, каким я тебя любила. Даже наполовину.
– Эмма, прошу тебя. Не суди столь сурово! Ты должна понять, что все случившееся в ту ночь стало для меня полнейшей неожиданностью. Я был оглушен. Я едва отдавал себе отчет, что чувствую, не говоря уже о том, чтобы понимать, что делаю.
– Ты прекрасно понимал, что делаешь. И я точно знаю, что ты чувствовал. Ты стыдился. Стыдился меня, стыдился того, что могут сказать люди, если узнают. Трусость – вот что это было. Простая трусость. Вот это и был твой мотив. И сегодня тебя привела сюда именно трусость. – Эмма подошла к двери. – Я прошу тебя уйти.
– Нет! Нет, Эмма! Ты не можешь так со мной поступить. – Он упал перед дочерью на колени. – Ты же не видела его! Демона! Он был ужасен. Мне было страшно на него смотреть. Его лицо… обожженное, перекошенное, и у него…
– Погоди. – У Эммы замерло сердце. – Говоришь, у него было обожженное лицо?
– Да. Самым жутким образом. Несомненно, это действие серы! Но дело не только в том, какое страшное у него было лицо. Он… угрожал мне адским огнем и бюрократической волокитой. Он оскорбил мои занавески. Он называл меня всякими отвратительными именами.
– Например, какими?
– Мне не хочется говорить…
– И все-таки какими?
– Вроде он говорил: «ядовитый цвет, к-кишащий червями».
– Спасибо, отец. Кажется, ты дал мне очень ясное описание демона, который к тебе явился.
Демон весьма смахивал на ее супруга.
«Ядовитый цвет, кишащий червями». Должно быть, герцог заранее это придумал.
Отец поднялся с колен.
– Умоляю тебя. Если откажешь мне в прощении, ты даже не представляешь, как я буду страдать! Не видать мне покоя до конца моих дней, не спать спокойно. Каждый день я буду испытывать страх и думать, что этот день – мой последний.
– С подобными ощущениями я прожила шесть лет. Теперь твой черед. – Эмма распахнула дверь. – Если тебе так нужно мое прощение, приходи и попроси еще раз, лет так через шесть. А сейчас ты уйдешь. Немедленно.
– Но…
Она подтолкнула его в спину, и он, спотыкаясь, выскочил за дверь.
– Прочь, рыбья твоя голова!
О, это выражение отцовского лица до конца своих дней Эмма будет вспоминать смеясь.
– Рыбья голова? – Викарий оскорбленно фыркнул, и от злобы его лицо приобрело свекольный оттенок. – Ты не имеешь права так со мной разговаривать, Эмма Грейс Гладстон!
– Эмма Грейс Гладстон, – эхом отозвалась она. – Да, Эмма Грейс Гладстон никогда бы не осмелилась говорить с тобой в таком тоне. Но я теперь Эмма Грейс Пембрук, герцогиня Эшбери. И если ты еще раз осмелишься со мной заговорить, обращайся ко мне: «ваша светлость».
Она захлопнула дверь и задвинула щеколду, а потом рухнула на пол. Хлынули слезы – она не стала сопротивляться. Все равно никто не слышал, никто не видел. Она плакала, пока глаза не сделались сухими, а сердце – пустым.
Вот глупость-то! Столько лет потрачено на то, чтобы оплакивать себя и строить жизнь в соответствии с тем клеймом, которым одарил ее этот человек. Эмма вынула из кармана носовой платок, утерла слезы и высморкалась. Она больше не позволит отцу довлеть над собой. Она будет верить, жить, любить.
Отныне и навсегда.
Глава 28
– Вы ездили в дом моего отца.
Эш поднял глаза от гроссбуха, который внимательно изучал.
Эмма! Стоя перед его письменным столом, она сверлила его взглядом. Глаза у нее были красные от слез. Отложив финансовые сводки, Эш встал.
– Вы ездили в дом моего отца, – повторила Эмма. – В Хартфордшир.
– Да.
Отрицать не было смысла.
– Среди ночи.
– Да.
– Вы вломились в его дом.
Он провел рукой по взъерошенным волосам.
– На самом деле я забрался в его спальню через окно.
– А потом заявили, что вы демон, посланник ада.
– По правде говоря, его не потребовалось слишком долго убеждать.
– Вы же обещали прекратить свои блуждания по ночам. Вы же мне обещали!
– Я ездил к нему раньше, чем обещал. С тех пор прошло несколько недель. Но… откуда вы знаете?
– Он приходил меня повидать. В швейную мастерскую, где я раньше работала.
Эш выругался: «Вот трусливая тварь».
– Он просил прощения, – продолжала Эмма. – Верите ли, упал передо мной на колени и вымаливал прощение.
– Надеюсь, вы не отказали ему в этом?
– Зачем… – Ее пристальный взгляд сделался умоляющим. – Зачем было трудиться? Зачем вообще было ездить к нему?
– Потому что он обидел вас, Эмма. – Эшбери даже хватил кулаком по столу, чтобы эти слова прозвучали убедительнее. – Этот человек выбросил вас из дому, не испытывая никаких чувств, никаких угрызений. Позволил вам умирать от холода и голода, оставил вас одну в целом мире. Из-за него вы боитесь собственного сердца – так боитесь, что согласились выйти за озлобившегося сукина сына. Он обращался с вами, будто вы ничтожество, и уже за это заслуживает того, чтобы гнить в земле. Только ради вас я его туда не отправил! Он оскорбил вас, и этого я не мог стерпеть. И извиняться я не собираюсь. Ни сейчас, ни когда-либо.