Соблазняющий разум. Как выбор сексуального партнера повлиял на эволюцию человеческой природы - читать онлайн книгу. Автор: Джеффри Миллер cтр.№ 133

Убегающий в сторону развлекательных идеологий половой отбор не породил бы систем взглядов, точно отражающих реальность, – ну разве что случайно. Если идеологические демонстрации работали как индикаторы приспособленности, единственной правдой, которую они несли, была правда о приспособленности. Им нужно быть точным изображением мира ровно настолько, насколько глазам на хвосте павлина нужно быть точным изображением настоящих глаз. “Капитал” демонстрирует интеллект Карла Маркса, его воображение и энергию, но надежность этого труда как индикатора приспособленности не гарантирует истинности диалектического материализма. Религиозные видения Бригама Янга ^[97] оказались достаточно величественными, чтобы привлечь 27 жен (при вступлении в брак их средний возраст составлял 24,5 года, причем № 12–21 пошли к алтарю, когда жениху было примерно 45), но это не гарантирует справедливости его убеждения в том, что умерших предков можно постфактум обратить в веру мормонов.

При обсуждении эволюции языка мы убедились, что демонстрации концептуально точных представлений о мире редко поддерживаются половым отбором. В жизни миллионов видов на протяжении всей истории Земли было только два случая полового отбора на точность отображения мира: человеческий язык и репрезентативное искусство. Но даже если язык ссылается на реальные объекты и события, это не означает, что убеждения, выражаемые с его помощью, реалистичны.

Половой отбор обычно ведет себя как издатель бульварной газеты, который свихнулся от жадности и убирает со страниц все новости, оставляя одну рекламу. Но когда дело доходит до человеческой эволюции, этот издатель вдруг обнаруживает новую рыночную нишу, куда можно было бы пристроить и новости: горстку читателей с крупным мозгом. Он распоряжается, чтобы журналисты под завязку набивали газету новостями, но не заботится о создании отдела проверки фактов. В результате мы имеем человеческое мировоззрение – бульварную мешанину из религиозных убеждений, политического идеализма, городских и племенных мифов, принятия желаемого за действительное, псевдонаучных установок и забавных случаев из жизни.

Ричард Докинз предположил, что такого рода идеологические феномены обусловлены мемами – вирусоподобными идеями, которые возникают на культурном уровне и распространяются, захватывая наше внимание, внедряясь в память, побуждая нас заражать ими других. Концепция мема позволяет взглянуть на человеческую культуру под новым углом, однако вызывает ряд вопросов. Почему люди с особым рвением транслируют эти идеи в ранней зрелости, причем главным образом во время ухаживаний? Почему люди соревнуются в создании новых мемов и в случае успеха становятся знаменитыми? Почему бо́льшую часть мемов произвели мужчины? Почему естественный отбор оставил нас такими восприимчивыми к идеологической бессмыслице? Возможно, мы сможем ответить на эти вопросы, если начнем рассматривать идеологические демонстрации как часть ухаживаний. Может, мемы и используют нас, но все-таки в основном их используем мы – для повышения своего сексуального или социального статуса.

Теория о том, что мировоззрение подвержено действию полового отбора – серьезный вызов эволюционной эпистемологии. Естественный отбор снабжает животных интуитивными представлениями о мире, но, по-видимому, не способен создавать коммуникативные системы, чтобы они могли этими представлениями делиться. Половой отбор порождает сложные, богатые коммуникативные системы, такие как язык, но в случае вербально выраженных представлений он жертвует достоверностью в пользу развлекательности. Для индивидуального познания важна достоверность, а вот социальному общению она вредит; приходится выбирать – быть молчаливыми реалистами или же болтливыми выдумщиками, совмещать не получится. Этот взгляд сильно отличается от позиции эволюционной эпистемологии, согласно которой познание направлено на поиск истины, а назначение языка – ее передавать, при этом оба инструмента эволюционировали, чтобы дать нам двойную защиту от лжи.

Наша идеология – лишь тонкий слой марципана на фруктовом пироге разума. Большая часть ментальных механизмов, заботливо управляющих нашим поведением, работает очень точно. Это наши смиренные слуги, которые трудятся, не разгибаясь, безразличные к странным сигналам и вычурным метафорам, которые пролетают где-то высоко, когда одно сознание передает их другому во время ментального шоу фейерверков – ухаживаний. Половой отбор не исказил наше восприятие глубины, распознавание голоса, чувство равновесия, способность метко кидать камни. Но, по всей видимости, он сделал очень ненадежными наши сознательные убеждения. Это тот уровень эпистемологии, к которому обращаются, оспаривая чьи-либо претензии на “знание” в таких областях, как религия, политика, медицина, психотерапия, социальная политика, гуманитарные дисциплины и философия науки. Именно в этих областях половой отбор подрывает логику эволюционной эпистемологии, превращая наши когнитивные способности в декоративные элементы, рекламирующие приспособленность и не несущие никакой иной истины.

Если разум формировался под действием полового отбора как инструмент развлечения, от которого не требуется эпистемологическая точность, можем ли мы надеяться на обретение истинных знаний о мире? История говорит, что до появления науки как социального института надеяться на это мы не могли. В донаучные времена не было заметного кумулятивного прогресса в формировании верных представлений о мире. Но с появлением науки все изменилось.

С точки зрения полового отбора наука – это совокупность социальных институтов, которые обуздывают человеческий инстинкт демонстрации своих взглядов, развившийся в ходе полового отбора, и заставляют его работать в определенных направлениях по строгим правилам. В соответствии с этими правилами высоким социальным статусом награждают за хорошие теории и ценные данные, а не за физическую привлекательность, здоровье, доброту и другие индикаторы приспособленности. Ученые отрицают стандартные формы идеологических демонстраций: диванную философию, увлекательные выдумки, успокаивающие идеи, анекдоты. (И, разумеется, это выливается в презрение к научно-популярным книгам, которые стремятся представить серьезные идеи в увлекательной форме.) Наука разделяет сферы интеллектуальных демонстраций (конференции, аудитории, журналы) и прочих форм брачных демонстраций (живопись, музыка, драматургия, комедия, спорт, благотворительность). Научный стиль письма стандартизирован так, чтобы направлять креативность на производство новых идей и доказательств вместо остроумных фразочек и красочных метафор. От ученых требуют демонстрировать свой интеллект перед молодыми одинокими людьми (читая лекции студентам, руководя диссертационной работой, проводя коллоквиумы), но настоятельно не рекомендуют им пользоваться заработанными таким образом сексуальными привилегиями. Так ученые и проводят свои дни, до пенсии занимаясь псевдоухаживаниями.

Подобные научные традиции – гениальный способ перенаправить человеческую сексуальную энергию на кумулятивный прогресс в формировании истинных представлений о мире, абстрактных и доступных для передачи. Удивительно, что наука достигла такой высокой степени развития: во-первых, мы единственные из всех животных используем научные знания в качестве брачных сигналов; во-вторых, у нас и без науки отлично получается, подобно Шахерезаде, развлекать друг друга вымышленными историями. Науку не назовешь асексуальной или бесстрастной. Но это и не результат простой сублимации полового влечения. Вернее будет определить науку как одну из самых изощренных форм человеческих ухаживаний, которые, в свою очередь, стали самой сложной и самой сознательной разновидностью брачного поведения из когда-либо появлявшихся на нашей планете.