– Почему ты так странно разговариваешь, как старушка малограмотная? – спросил Карл.
– Так с кем поведешься, – засмеялась Сенька. – Буля-то моя всю жизнь воспитателем в детском доме отработала, у нее только училище и есть. В школе я учусь плохо, но это потому как мне там неинтересно, – словно оправдалась Сенька.
– Врет она, – послышалось от двери, – плохо учится, потому что сбегает каждый раз с уроков, – Клава подошла к ним и села рядышком на ступеньку. – Булю по старой памяти, зная, как им денег не хватает, устроили мыть полы в детский дом, но сил у нее на это не хватает, поэтому и сбегает Сенька периодически с уроков, деньги им очень нужны, – грустно закончила Клава.
– Ладно, разговаривайте, – Сенька встала и пошла в дом.
– Ты прости меня, – уже вслед ей сказал Карл. – Я ошибся, ты очень взрослая.
– Да ладно, – улыбнулась она. – Только жалеть меня не надо, я самая счастливая. У меня есть Буля и Клава, у многих и этого нет.
Когда она скрылась в доме, Клава начала отчет:
– Значит, так, четко и почти дословно сформулировал свое путешествие в Москву только Боря, остальные плавали. Например, ваша Динка.
– Она не моя, – вставил Карл, и если бы не было так темно, то Клава заметила бы, как он покраснел.
– Хорошо, не ваша, а просто Динка, никак не смогла ответить, почему она поехала в СВ. Ведь она просто фитнес-инструктор, откуда деньги на такую роскошь? Марина сказала, что решила развеяться, судя по тому, что она только что развелась с Саньком, это вполне логично. Филипп – тоже отдельная история, зачем поезд, когда есть самолет? Приехал на конференцию и благополучно забыл про нее, вообще я попыталась его разговорить насчет неё, и очень странно, что он не может сказать никаких деталей, ссылается на трудности перевода, но до этого ему знаний русского ему вполне хватало.
– Значит, вычеркиваем Бориса? – спросил Карл.
– Да нет, Бориса только подчеркиваем, жирным красным карандашом, не может человек так дословно формулировать цель своего визита, если только она специально не заучена.
– В смысле?
– Вам надо бросать пить, вы тупеете, – вздохнув, сказала Клава. – Только вранье, которое очень важно, заучивается дословно и повторяется в любых ситуациях, правда же интерпретируется в зависимости от того, кто спрашивает.
– Клавочка, – сказала Сенька, выбежав на крыльцо, – пора спасать Ярика, Санек схватил его в охапку и потащил спать. Он, как раненый пленный, просил тебе напомнить, что ты обещала его спасти.
– Боже мой, Ярик, – Клава вскочила и убежала, а Сенька, толкнув слегка Карла, не сдерживая улыбки, предложила:
– Пошли, дядька, поржём?
* * *
Дом уснул только ближе к полуночи, сначала все переругались, потом помирились. Потом всем коллективом отрывали от Санька бедного и испуганного Ярика. Тот, прижав его к себе как любимую игрушку, не хотел отдавать, пришлось применять тяжелую артиллерию – Марину, только она смогла вызволить Ярика из пьяного дружеского плена Санька. Постелили пострадавшему рядом с комнатой горничной в узком чулане на раскладушке, но Ярик был рад этому безмерно.
Когда все разошлись по своим комнатам, дом зажил какой-то своей непонятной жизнью: где-то под половицей кузнечик издавал звук, вот скрипнули створки незакрытого окна, а на крыше то ли ветер, то ли мыши издавали странные и непонятные звуки. Сны случайных соседей по теремку крутились где-то в воздухе под потолком, они были разные, цветные и черно-белые, добрые и наивные, страшные и горькие, но крепче всех абсолютно без снов спал убийца, потому как, перешагивая токую грань добра и зла, душа умирает и уже не умеет видеть сны.
* * *
Погода была отличной, лес переполнен запахами и цветами, вызывал чувство вселенского счастья, лишь могилы под ногами наводили на уныние.
– Вот, Карл Юрьевич, скажите мне, пожалуйста, почему именно в Зареченскую приехал Козарь? – прервала тягостное молчание Клава.
Тот, прочитав очередное имя на памятнике, повернулся к Клаве и развел руками.
– Вот, – продолжила мысли вслух она, – а возможно, в этом таится отгадка. Я еще вчера позвонила своему секретарю и попросила узнать все про Матвея Григорьевича Козаря, но не то, что было с ним после начала войны, а то, кем он был до нее.
– Это-то зачем? – не отвлекаясь от просмотра имен, спросил Карл. Они с утра пришли к старому кладбищу и поняли, что работы тут не на один день. Станица была очень старой и когда-то большой, видно, не соврал хозяин, приютивший их, даже кладбища было два. Решили начать со старого, могилы, которые они сейчас просматривали, датировались 1898 годом. Клава не верила в результат и поэтому подошла к этому без фанатизма. В отличие от своего начальства она шла по тропинке, слегка бросая взгляд на полусгнившие кресты, решив лучше порассуждать.
– Ну, вот смотрите, Карл Юрьевич, ведь что-то его здесь привлекло, ведь откуда-то он узнал, где можно спрятать машину, а я узнавала: это огромная машина-фургон весом примерно 6–7 тонн, ее просто так не спрячешь.
Карла немного бесила отстранённость, с которой Клава выполняла задание, он сам привык делать все досконально и не прощал подчиненных, отличающихся халатностью. Но боясь, что она просто психанет и уйдет, оставив его один на один с жуткой задачей, бесился внутри.
– Может быть, это и логично, но секретарь такую информацию, да еще и быстро, не найдет, зря только деньги на телефоне потратили.
– О, вы не знаете Инну Викторовну, она может все. Это гениальная женщина, достойна кресла директора, просто в нашем жестоком мире пенсионеров не считают дееспособными, а зря. У нее два высших образования, множество управленческих должностей и, что главное, живой ум. Иногда я чувствую, что мне никогда не стать такой, как она, умной и собранной, – Клава решила сегодня не закалывать шишку, длинная коса, заплетенная Сенькой, очень смущала, и она перекладывала ее с одного плеча на другой.
– Значит, вам повезло, мне досталась тупая кукла, – искренне пожаловался Карл.
– При чем тут везение, зачем брали на работу такую? – удивилась Клава.
– Так принято, престижно, круто, надо, чтоб она была модельной внешности. Приеду – уволю дуру.
На этих словах они уперлись в развалины, стоящие на краю старого кладбища. Клава быстро перелезла через разрушенную кирпичную стену и оказалась в центре старого строения. Пол был гнилой, поэтому она ступала медленно и аккуратно. Другие части старого здания чуть лучше сохранились, по ним было понятно, что когда-то это была церковь. Правда, об этом напоминало совсем не многое, о том, что это было очень давно, красочно говорила ель, которая росла в очередном проеме стены, впустив свои уже огромные лапы внутрь в свод бывшей церкви. Лето, солнце, пробивающееся через дырявую крышу, полуразрушенные стены, которые могли бы рассказать многое, эта ель, которая уже успела так вырасти на развалинах, – Клаве жутко захотелось покричать. И она, расставив руки и закрыв глаза, крикнула: