Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Ховард cтр.№ 107

Однако это не избавило бы от необходимости назначения военного советника, который консультировал бы правительство по военным вопросам и исполнял его распоряжения. Да, но где такого военного найти? Трошю был вполне готов уйти в отставку. Но Дюкро не мог последовать за ним: он теперь открыто считался капитулянтом, и его враждебность к либералам исключала подобное назначение. Винуа оставался наиболее оптимистично настроенным из старших командующих, упрямо утверждая, что ударом достаточно многочисленных сил на важном участке («Где, на каком участке?» – язвительно осведомился Дюкро) можно будет достичь кое-каких успехов, но Винуа считался приверженцем Второй империи, что ставило его вровень с Дюкро. Левые члены правительства не доверяли никому, кроме Трошю: Араго напрямую заявил, что «первым делом он позаботится о том, чтобы кандидат на командную должность торжественно заверил бы всех в преданности идеям республиканцев». Все, что они могли сделать, так это убедить Трошю попытаться «приложить все возможные усилия, позабыв об ортодоксальных военных принципах», и Трошю смог лишь на это ответить, что войска слишком измотаны для дальнейших операций, но он, разумеется, представит план сражения, как только сможет, а затем со всей торжественностью так и поступил.

Больше капитуляций не будет. «Когда в последний час мэр Парижа предложит вам потрясающий вариант, который, вполне возможно, обернется бедствием, но который имеет шанс привести и к неожиданным результатам». Фавра это не убеждало, и в канун Нового года, когда на встрече мэров округов от него потребовали учреждение военного совета с гражданскими членами для надзора за Трошю и за наступательными операциями, которые вот-вот последуют, он неожиданно очутился в союзе с ними против своих собственных коллег.

Таковы были настроения во Франции, когда 5 января немцы начали артобстрел. Сначала огонь был нацелен на форты на востоке и на юге, но в течение вечера одно орудие стало обстреливать и сам город. Для ударов по мирному населению, как до этого в Страсбурге, не было никакой военной необходимости. Единственным оправданием, и к нему все чаще и чаще прибегают «ястребы» всех стран и народов, хотя и без особого успеха, было то, что, воздействуя таким образом на боевой дух парижан, немцы довольно скоро сумеют склонить этих упрямцев к миру. Руки всех стран теперь в крови жертв, представителей мирного населения, – в крови, пролитой под этим и другими аналогичными предлогами, что изначально делает все попытки рассуждать о моральной стороне вопроса лицемерными, а уж о пользе данной акции и рассуждать нечего. Как уже ряд командующих до них, и немцы недооценили боевой дух гражданского населения и переоценили разрушительный эффект от разрывов в зоне застройки. Радиус поражения новых осадных орудий, конечно, удивил обе стороны: выпущенный с высот Шатильона снаряд падал на Иль-Сен-Луи (остров Сен-Луи, восточнее острова Сите) – хотя такая дистанция требовала зарядов повышенной мощности, от которых страдали сами орудия, – означал до сих пор невиданный успех. Невзирая на то что ежедневно на город обрушивалось 300–400 снарядов, они нанесли на удивление мизерный ущерб. Большинство из них взорвалось, не причинив вреда, на пустырях, но даже если здания и были поражены, а часть общественных зданий все же пострадала, включая Сорбонну, Пантеон, больницу Сальпетриер и женский монастырь Святого сердца Иисуса, – повреждения не были серьезными. Любопытные парижане сначала стекались к левому берегу, на который пришелся основной удар артобстрела, и даже были удивлены, увидев, что разрушения не везде даже и заметны. Мальчишки вовсю торговали осколками снарядов, а эффект от артобстрела сыграл только на руку правительству. Трошю, в котором восторженность явно перевешивала осмотрительность, сочинил воззвание в честь святой Женевьевы, покровительницы Парижа, которая «чудесным образом внушила противнику мысль об артиллерийском обстреле, опозорившем немецкие войска и тем самым цивилизацию», но радикально настроенные рабочие типографии бурно протестовали против публикации упомянутого воззвания, да и коллеги мэра сумели убедить Трошю не бежать впереди поезда со своими воззваниями. Даже у парижан чувство юмора имеет пределы. Вот когда Трошю обратился к Мольтке с протестами против обстрела парижских больниц, жители столицы его поняли, и саркастический ответ Мольтке, когда он пообещал вскоре подтянуть свои батареи поближе, чтобы артиллеристы получили возможность видеть флаги Красного Креста на зданиях, явно поколебал общественное мнение в странах Европы, с самого начала осады склонявшееся к поддержке французов.

Обещания Мольтке развернуть батареи поближе к городу не были пустыми. Падавшие на Париж снаряды были лишь малой частью того, что обрушивалось ежедневно на внешние форты, в особенности на Исси, Ванв и Монруж. Военные моряки, из которых состояли гарнизоны фортов, в соответствии с инструкциями палили в ответ, и, надо сказать, не впустую – их снаряды изрядно портили кровь немцам на их ничем не прикрытых батареях, но все равно силы были слишком неравны и по части калибра, и по количеству задействованных орудий. Французы по ночам восстанавливали разрушенное за день, но постепенно, в течение первых двух январских недель, их фортификации превратились в руины, а их ответный огонь утратил регулярность. По прошествии трех дней немецкие батареи смогли приблизиться к городу. Когда они приблизились, сектор обстрела увеличился. С востока огонь переместился на север, и 21 января Сен-Дени пал. Немцы овладели Сен-Дени отнюдь не без боя – французы сопротивлялись отчаянно, – но и там оборона рухнула под сосредоточенным огнем противника, и жители этих городов потянулись в Париж.

Эффект от артобстрела Парижа подействовал на его жителей совершенно не так, как ожидал Бисмарк, и Блюменталь, яростный противник этой операции, не упустил возможности вновь изложить свои контраргументы. Однако артобстрел нельзя было считать совсем уж провальной акцией, кое-какие результаты он принес, причем результаты эти были в пользу немцев. Весь Париж настаивал на том, что необходимо предпринять какие-то меры. Город не отапливался и голодал; смертность возрастала каждую неделю. Но пока ничего особенного не происходило, большая часть населения города погрузилась в угрюмую апатию. Немецкие снаряды действовали на них, как жалящие осы, и вызывали сильнейшее желание отомстить. «Вас 400 000, – возмущались парижанки, – и вы позволяете им обстреливать нас!» Требования клубов перейти в стремительное наступление не утихали, и теперь членами правительства выдвигались различные планы. Разве все [вооруженное] население не смогло бы парализовать немцев, предложил один, одновременно начав прорыв по всему периметру кольца блокады? Другой, которому, возможно, не давали покоя смутные воспоминания о временах давно минувших, предложил, чтобы члены правительства вместе с духовенством, религиозными объединениями и хорами девственниц возглавили бы процессию, направлявшуюся прямиком на позиции немцев. Из военных Дюкро мог предложить лишь прорыв небольшими группами вооруженных людей, чтобы развернуть сопротивление в провинциях. Дюкро все равно собирался в отставку и оставался на своем посту лишь благодаря мольбам Трошю. Сам Трошю был полон решимости придержать свой вариант прорыва на самый крайний случай и не отказывался от своей идеи даже после поступившего 9 января послания от Гамбетты, повергшего остальных членов правительства в состояние исступленного энтузиазма.