Там, за чертой блокады - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Сухачев cтр.№ 35

Ажиотаж вокруг возвращения в Ленинград вспыхивал при каждом новом слухе, рожденном в стенах детдома или принесенном из райцентра. Жажда скорее вернуться в родной город делала людей настолько доверчивыми, что они уже не один раз хватались за чемоданы, чтобы, не дай бог, не оказаться в числе последних отъезжающих. А когда слухи об отъезде не подтверждались и сборы снова откладывались, наступала всеобщая апатия. Люди впадали в уныние и делали привычную работу лениво, кое-как, из-под палки.

Это состояние неопределенности плохо сказывалось и на учебе. Воспитательницы давно перестали помогать старшим ребятам. Никто, даже Нелли Ивановна, не ходил в школу с проверкой успеваемости и посещения, поэтому ребята часто вместо школы удирали на рыбалку.

В один из дней ранней весны Прок пригласил Виктора и Валерия на тетеревиную охоту. Он накануне недалеко от деревни нашел ток ^[24] и соорудил там шалаш почти рядом с пнем косача ^[25]-охранника. По дороге рассказал об особенностях этой охоты, подчеркнув несколько раз, что пока тетерева не начнут свой ритуальный танец, нельзя даже шевелиться.

Охотники залегли рано, до прилета тетеревов. Вскоре поляна стала заполняться крупными черными птицами с красивой белой оторочкой крыльев.

В числе первых приземлившихся тетеревов самый крупный тотчас занял место на пне. Пока это были одни косачи. Высоко подняв головы, раздув зобы, они величественно ходили друг перед другом, словно хвастаясь своими черными фраками и оценивая наряды друг друга. Тетерок еще не было, не было и танцев.

С появлением тетерок на мужской половине началось оживление. Каждый теперь старался как можно галантнее выразить свои чувства: делал глубокие «реверансы», энергично вскидывал голову, издавая при этом звуки: «чуф», «чуф».

Виктор стал выделять среди них особо талантливых кавалеров, решив, что это очень напоминает деревенскую вечерку. «А вот тот, который еще и цепляет крыло лапой во время подпрыгивания, напоминает Валерку», – подумал он и чуть не прыснул от смеха.

Поведение основной массы тетерок выглядело странным. Они с удивлением и спокойно глядели на танцевальное соревнование тетеревов, не выделяя никого из них. «Видимо, стесняются своих скромных рыже-бурых нарядов», – отметил Виктор.

Птичьи танцы были в самом разгаре, когда в двух местах началась драка с выдергиванием друг у друга перьев. Это означало, что косачи уже утратили бдительность. Прок говорил, что это тот самый момент, когда можно убить косача-охранника и его исчезновение останется незамеченным остальными. Тогда можно сделать еще два-три выстрела.

Прок стал целиться, и Виктор испугался, что сейчас, при его молчаливом согласии, произойдет убийство таких красивых птиц. Он приподнял голову и, что есть мочи, чихнул. Но косач-охранник только глянул в их сторону. Виктор еще чихнул и на сей раз услышал громкое хлопанье крыльев улетающей стаи. После этого он с опаской взглянул на недовольное лицо Прока и удивленное – Валерки.

– Ты што?! Не мог сдершаться? – прошепелявил Прок. – Такую охоту испортил!

Всю дорогу до деревни Прок сожалел, что Стогов лишил его блюд, которые умеют готовить из тетерева только эстонцы.

Прямо с ружьями под предводительством Прока они вошли в школу, когда кончились два урока – по русскому языку и литературе. Никто не сделал им замечания и не спросил причину опоздания. В школе это было не принято: опоздал – значит, делал какие-то неотложные дела по хозяйству, а это считалось более важным, чем деепричастный оборот и закон Архимеда.

В восьмой класс ребят перевели с оценками, взятыми с потолка. Иначе и быть не могло при такой, как у них в детдоме, бессистемной, безалаберной учебе – без необходимого контроля и регулярных уроков, без обязательных классных журналов и дневников.

В посевных и уборочных работах незаметно проскочило лето, и подкрался сентябрь сорок четвертого года. Возвращение в Ленинград в ближайшие месяцы не намечалось, и поэтому надо было решать вопрос с дальнейшей учебой здесь, на месте. В деревне седьмой класс означал вершину образования, а дальше начиналась практика: в конюшне, на ферме, в лучшем случае – в кузнице.

Об этом заранее никто, даже директор, не задумывался, ожидая вызова из Ленинграда. Возвращение в родной город автоматически решало бы проблему учебы старших ребят. Но частичка «бы» вынуждала считаться с реальностью: с отъездом Пожаровой в дальнейшей учебе нуждались только Стогов и Спичкин.

Альтернативой продолжения учебы в райцентре Асино было самообразование в стенах детдома, в эффективность которого не верила даже директор. Она посоветовалась с Вероникой Петровной. Та сказала, что если здесь их было трудно контролировать, то в Асино, предоставленные самим себе, они вообще могут забыть, что такое прилежание и личная ответственность.

– Видно, судьба их такая: второй год учиться в седьмом классе, дожидаясь возвращения в Ленинград. Учеба в Асино сопряжена с большими сложностями. Не могу утверждать в отношении Стогова, но за Спичкиным нужен глаз да глаз, иначе дурака проваляет и привезет справку, что из-за неуспеваемости оставлен на второй год. – Старая воспитательница задумалась и добавила: – Может, устроить в Асино одного Стогова? Без дружка у него будет меньше соблазнов валять дурака.

Нелли Ивановна прикидывала разные варианты решения этой проблемы. Один из них казался вполне реалистичным: потребовать от роно ^[26] создания восьмого класса из местных выпускников седьмого, среди которых были бы и Стогов со Спичкиным. Это требование должно быть обосновано нуждами колхоза. Над обоснованием этих нужд директор промучилась не одну бессонную ночь. Никитич, казалось, с интересом выслушал ее доводы, но, когда Нелли Ивановна предложила подписать бумагу и заверить ее печатью, заявил:

– Нет, Ивановна, ни в жисть не подпишу твою писульку, потому как никогда не был жуликом. И не толкай меня на грех. Мои учиться не будут! Сам их отговорю! Мне нужны колхозники, а не ученые. Я вот пять классов с трудом осилил, а ничего, председательствую, и не последний в районе. Семь классов даже счетовод у нас не имеет. Это баловство! Война, Ивановна, от меня требует хлеб, а не ученых. Это ты можешь своих учить. С тебя поставок не требуют. И живешь ты здесь временно. Завтра война кончится, ты вернешься в свой Ленинград, а мои как были при земле, так и останутся при ней до самой смерти, чтобы хлеб выращивать и тебя же в Ленинграде кормить!

Отповедь Никитича поколебала намерение директора. Оставался единственный вариант: учить в Асино одного Стогова, а Спичкина оставить на второй год в деревенской школе. В то же время директор подумала, что и Витька, должно быть, в душе не так уж и рвется в школу и будет рад повалять дурака еще год в седьмом классе.