Но тут все иначе. Иностранная сила весело и бесстыдно влияет на саму маркетинговую интернет-компанию, нанятую одной из сторон в английском референдуме, – это тянет на отсидку. Дружки Джулиана смеялись и хлопали его по спине в манере, какую можно было бы определить исключительно как хозяйскую, а это подразумевало, что они не влияют на интернет-кампанию “Англии на выход”, а попросту управляют ею.
Джулиан говорил, что, если Малика съездит с ним в Россию, она познакомится “со своим начальством”, и вот она с ним, очевидно, и познакомилась – ну или, во всяком случае, с представителями начальства. Поскольку влияние на иностранные выборы – это не про бизнес, это про политику, и политику серьезную. Пока Малика гоняла взбитые сливки по хрустальной креманке, ей подумалось, что она, пусть и не впрямую, но работает на российскую власть.
И ей это не понравилось.
Не понравилось ей и то, что беседа в конце концов перешла с политики Королевства на нее и двух других женщин за столом. Разговор, похоже, сводился к ухмыльчивому трепу на половые темы, к которому Джулиан явно присоединился. Все трое были пьяны, вместо шампанского уже пили водку, и традиционная череда тостов и опрокидываемых стопок шла полным ходом. Подруги русских не отставали от мужчин, стопка к стопке, во что Малика верила с трудом, поскольку обе были крошечными (за вычетом грудей) и едва ли вообще хоть что-то съели. Малику подначивали пить водку, но она отказывалась, что коллег Джулиана, похоже, раздражало. Один из них сердито помахал ей бутылкой – бутылка была золотая и вроде как с пояском из крошечных бриллиантов у пробки.
– Он говорит, что эта бутылка водки стоит десять тысяч долларов, – сказал Джулиан.
– Скажи ему, что я в этом не сомневаюсь, но с меня выпивки достаточно.
– Он говорит, всего стопку-другую.
– А я говорю – нет.
– Умничка! Правь, Британия.
Джулиан делал вид, что поддерживает ее, но затем повернулся к мужчине с бутылкой, и Малика всерьез заподозрила, что он сказал о ней что-то насмешливое и грязноватое: оба русских гнусно расхохотались и подняли стаканы, глядя на нее неприятно алчно.
Сперва братушки, потом девчушки, подумала она. Не очень-то клево.
Когда они вернулись к себе в апартаменты, Малика порадовалась, что Джулиан слишком пьян, ни на что не способен и просто рухнул без памяти на кровать.
Ей многое предстояло обдумать.
50. Христианские мученики
Мэтлок подумал, что если бы кто-то решил изыскать событие, качнувшее маятник общественного мнения от сусального всеприятия, каким отмечены были первые недели “Острова радуги”, к чему-то куда более мрачному, самоубийство Джокэма и Бренды Макрун могло бы оказаться как раз таким событием.
За несколько дней до этой удручающей находки действительно казалось, что настроение полного раздрая, охватившее страну, наконец-то чуть-чуть улучшилось. Вроде бы складывалось согласие, что блистательная “инакость” столь многих половых предпочтений и гендерных самоопределений, прохлаждающихся в купальниках и болтающих о жизни за розовыми и зелеными коктейлями, – штука, в общем, хорошая.
Очень британская штука.
Ну правда же это у нас получается лучше всего – упиваться собственными великолепными причудами. Возможно, это еще не полномасштабная нормализация всего спектра, на какую, видимо, уповали некоторые активисты ЛГБТК+, но все же получилось дружелюбно, с принятием, а это уже большой шаг в нужном направлении. Как счастливо заявил уполномоченный представитель “Стоунуолла”: “Мы примем все лайки, сердечки и поцелуи, какими народ пожелает нас одарить”.
Почти целую неделю в сети не происходило ни единой желчной истерии, угрожающей жизни.
Даже Команда Ко ощутила подъем. Их решение связать судьбу официальной попытки сохранить суверенную целостность Королевства с телевизионным реалити-шоу, казалось, приносит дивиденды. В другую стародавнюю эпоху – лет десять назад, скажем, – полная смена прежней позиции могла подорвать доверие к теперешним связям Команды Ко. Но это в те времена. В наш век, если политик выказывал абсолютную непоследовательность по некоторым или по всем своим позициям, этого не только ждали, но и – если эта непоследовательность грамотно преподносилась – считали свидетельством восхитительной “гибкости” и способности “прислушиваться” к “народу” и “усваивать урок”.
На самом деле уже не имело значения, что там говорит кто угодно из политиков, потому что народ не только не верил ни единому их слову, но и почти не сомневался, что назавтра те же люди скажут полностью обратное. Значение имело лишь то, какие в народе чувства, и пока, судя по некоторым признакам, к #РадужнойБритании в народе наблюдалась бо€льшая благосклонность.
Сама премьер-министр написала у себя в Твиттере: “Добро пожаловать, «Остров радуги»! Добро пожаловать, #РадужноеКоролевство”. Далее она подчеркнула, что после чудовищной разобщенности и фракционирования самоопределений, вызванных убийствами Сэмми Хилл, Латифы Джозеф и Крессиды Бейнз, а также самоубийством Джералдин Гиффард, “Остров радуги” оказался именно тем тонизирующим средством, какой необходим стране, чтобы объединить всех и “просто хоть немножко, черт возьми, порадоваться”.
Но какой бы фактор умильности ни породил начальный успех “Острова радуги”, настроение в народе помрачнело вновь, когда в гостиной камбрийского гостевого домика (известного как “Махонький закут”) нашли тела Макрунов. Обретшие мимолетную дурную славу хозяева свисали со стропил. Под их болтавшимися в воздухе ногами лежали сотни писем и распечаток твитов и обзоров с ТрипЭдвайзора – сплошь послания возмущенных активистов, упорно желавших наказать пожилую пару за отказ женатым гомосексуалам в комнате с двуспальной кроватью. А еще имелась аккуратно приклеенная к экрану телевизора на пластилин записка от покойной пары, в которой объяснялось, что они попросту не в силах больше сносить это и потому отправляются к Богу.
Случай с Макрунами уже выпал из общенациональной повестки, но среди тех, кого пресса именовала “гей-сообществом”, вроде как нарастало недовольство, что Макрунов не наказали, а закон-то Макруны нарушили. Это недовольство исходило не от Фредди и Джейкоба, обиженной гей-пары, они как раз отказались судиться и призывали публику проявлять терпимость к Макрунам, но те, кто продолжал забрасывать пожилую пару угрозами и оскорблениями, либо забыли о пожеланиях Фредди и Джейкоба, либо не обращали на них внимания.
Когда это непрестанное преследование обнаружилось, подтвержденное бумажками, разложенными при покойниках, оно неизбежно породило сильный отклик – и в прессе, и в сети.
“ПРЕСТУПЛЕНИЯ ГЕЙ-НЕНАВИСТИ” – так выглядел заголовок в крупнейшем британском таблоиде, а история под названием “ГЕЙ-ФУНДАМЕНТАЛИСТЫ ДОВОДЯТ СЕМЕЙНУЮ ПАРУ ДО САМОУБИЙСТВА ЗА ИХ ХРИСТИАНСТВО” стала передовицей в последней на всю Британию широкоформатной газете.
Возник молниеносный и неотвратимый, хоть и все равно шокирующий всплеск антигейской желчи у тех, кто и так был предубежден против гомосексуалов, а также вроде бы некая смена настроений и у более широких слоев населения. Не то чтобы народ считал, будто всех геев следует винить за пагубные действия меньшинства завзятых троллей, но во всех медиа взбухла волна обсуждений, не слишком ли далеко зашла эпоха вседозволенности самоопределения.