Артемьев еще послонялся по маленькому номеру, потом умылся очень холодной водой и лег с той стороны, где не было откинуто одеяло, чтобы не ложиться на Мелиссино место. Лег и покосился на ее подушку.
Где ты, черт тебя побери?! Где ты можешь быть?! Что случилось с тобой в ту минуту, когда ты вышла из отеля?! Зачем ты вообще из него вышла?! У тебя поднялась температура, вот и лежала бы себе спокойно, нет, понесло тебя куда-то! Почему с тобой вечно что-то случается, стоит только мне отвернуться?!
Он то ли спал, то ли не спал, замерзал от того, что беспокойство ледяной глыбой лежало рядом с ним, как раз на Мелиссином месте, и он даже во сне все время обжигался об него.
Часов в девять, совершенно разбитый, он принял душ, вытерся Мелиссиным полотенцем, поправил на кровати смятое одеяло и вдруг в нише прикроватной тумбочки обнаружил старую-престарую записную книжку в растрепанном переплете, из которой во все стороны вылезали листы с желтыми краями.
Артемьев вытащил пухлую книжку, расстегнул ремешок, которым она была застегнута, и перелистал.
Черт его знает, что это такое было, дневник не дневник!.. Даты стояли какие-то странные, непонятные – десять лет назад, вот как давно Мелисса начала в нем писать! Почерк у нее тогда был совсем другой – тоненький, неуверенный, как будто она долго раздумывала над каждым словом и выводила его с трудом.
На первой странице после записи «Людмила Голубкова, общий отдел Министерства иностранных дел, ведущий специалист, телефон 2-12-21» было начертано: «Ты проклянешь в мученьях невозможных всю жизнь за то, что некого любить!»
И подпись: «А. Блок».
Артемьев усмехнулся тихонько.
Он не знал, какой девчонкой была его чертова знаменитость всего десять лет назад! Он повстречал ее, уже когда она стала знаменитостью, и эта строчка из Блока многое ему о ней рассказала.
На второе февраля десять лет назад была назначена встреча в 714-м кабинете с некоей Верой Николаевной из отдела кадров, а на четвертое с неким «Вяч. Мих.», должно быть Вячеславом Михайловичем, неизвестно из какого отдела.
Артемьев перевернул страницу на блестящих пружинках. Больше «деловых» записей в ежедневнике не было, появились обрывочные, начатые и брошенные, без дат. Тогдашняя Людмила Голубкова записывала какие-то впечатления о своей тогдашней жизни.
Можно это читать или нельзя? Предназначено это для кого-то, кроме нее, или не предназначено?
Он секунду подумал, разом отмахнул все страницы и нашел последнюю запись. Он долго отводил от нее глаза, как провинившаяся собака отводит взгляд от разорванного коврика, который хозяин сует ей под нос, а потом быстро прочитал – словно в холодную воду кинулся.
«Васька не звонит. Жду-жду, а он все не звонит. Может, он решил меня бросить? Я этого не переживу. Ей-богу, пойду и утоплюсь. Что я буду без него делать?! Мы вчера поссорились, я в Питер улетаю, а он не звонит! Вот если он еще через пятнадцать минут не позвонит, я ему сама позвоню!»
Василий Артемьев перевел дух.
Все нормально, сказал он себе. Вот теперь все хорошо.
Ничего хорошего не случилось, больше того, ничего не изменилось по сравнению с тем, что было пятнадцать или пять минут назад, но жизнь после прочтения этой короткой записи в древнем ежедневнике стала совсем другой.
Она думала о нем, переживала и собиралась звонить. Все в порядке. Она не сбежала с толстым командировочным немцем или дюжим длинноволосым финном, чтобы отомстить ему. Она по-прежнему с ним.
Хорошо бы еще выяснить, где именно.
Он перелистал ежедневник, наскоро соображая, все-таки прилично или неприлично его читать и поможет ли это чтение ее найти, когда взгляд вдруг зацепился за редкое имя – Герман, – старательно написанное неуверенным детским почерком Милы Голубковой десятилетней давности.
Зацепившись, он начал читать и уже не мог остановиться.
Любанова просмотрела договор, сдвинула брови и начала сначала. Не было никакой необходимости читать заново – она все отлично поняла и с первого раза, но глазам своим не поверила.
Боголюбов курил в кресле напротив, осыпал себя пеплом и стряхивал его пятерней, на костюме оставались серые следы, как будто от пыли.
– Да, а что это за псих мне ночью звонил? – вдруг спросил он и перестал возить пятерней по костюму. – К тому же с вашего телефона!
Лера на секунду подняла на него глаза и опять уставилась в договор.
– Не псих. Он муж Мелиссы Синеоковой, которая пропала.
– А она все-таки пропала? – весело удивился Боголюбов. – Я бы на ее месте тоже пропал ненадолго. А то небось со всех сторон одолевают – тут подруги, тут муж, тут поклонники! Поди с ними со всеми справься! Только и остается, что пропасть ненадолго.
– Вы не знаете ничего, – процедила Лера, – и не говорите!
– Да чего я не знаю, голубчик мой! Все я знаю! Подхватил ее под ручку какой-нибудь питерский корсар да и увлек в глубины! А вы сразу панику поднимать! Вы же тоже девушка, должны понимать, что ничто романтическое вам не чуждо.
– Нам – это кому?
– Вам – это вашему полу, неустойчивому во всех отношениях! У вас же центр тяжести смещен, вот и качает вас из стороны в сторону!
– Послушайте, – сказала Лера и перевернула страницу договора. Зря перевернула, потому что злилась так, что не поняла ни слова из того, что было на этой странице написано. – Это у вас центр тяжести смещен! И вероятнее всего, в голове. Зачем вы ерунду говорите?..
– У меня как раз не смещен, я-то среди ночи добрым людям не звоню! Или вы чего… на самом деле в переживания ударились?
– Когда вы подписали договор с Садовниковым?
– Да там же написано, голубчик! На первой странице, во-он, от какого там числа?
Лера посмотрела, от какого числа.
Она делала умное лицо, задавала вопросы и листала договор оттого, что решительно не знала, как прояснить ситуацию, которая с каждой секундой выглядела все более запутанной.
Значит, Садовников не собирался вести свою предвыборную кампанию через газету «Власть и Деньги». Он уже подписал договор с газетой «БизнесЪ». Значит, Сосницкий, который, по идее, должен был поддерживать Садовникова и «Россию Правую», об этом не знал?! Но как это возможно?!
И это только первый, самый прозрачный пласт ледяной глыбы.
Дальше становилось только темнее, тяжелее и глуше.
Кто убил лидера правых? Зачем?! Как это может быть связано с Башировым, который почему-то оказался практически на месте преступления?! Откуда Боголюбов узнал о том, что Лера встречается с Садовниковым именно в это время и в этом месте?! Как выбить из него правду?!
– Господин Боголюбов…
– Андрей, Андрей!.. Что вы, право слово, что за церемонии, мы же свои люди!