Меган хватает его за запястье и смотрит на часы.
– Черт, – выдыхает она. – Карли меня убьет или заставит брать в следующий спектакль только первокурсников. Не знаю, что хуже.
Она оставляет на губах Оуэна быстрый, но жаркий поцелуй, отрывается от него – с реальным усилием, судя по всему, – и вылетает за дверь.
Я остаюсь с Оуэном наедине, чувствуя себя ощутимо неловко из-за происходящего.
– Извини, не хотела подслушивать. Просто… – Я ищу не слишком сомнительное объяснение и неубедительно заканчиваю: – Подумала, что вам может понадобиться помощь.
– Что? – Оуэн открывает передо мной дверь. – О, нет. Меган обожает меня смущать бесстыдным флиртом на публике. В принципе, наши отношения с этого и начались. – Судя по его интонации, я понимаю, что он точно так же наслаждается ее играми. – Извини, что тебя в это втянули. Она действительно совершенно лишена сочувствия к невинным свидетелям.
– Не волнуйся, – говорю я. – Она определенно интересная личность.
– Мягко говоря. – Он вскидывает голову, словно только что вспомнил о чем-то. – Не слушай все, что она наговорила про катастрофичность спектакля. Она прекрасно сыграет. Она хороша всегда. Я сделал перерыв перед колледжем, чтобы писать пьесы в Нью-Йорке, и потратил каждый цент чаевых от работы официантом, чтобы ездить на ее спектакли. И не только потому, что она – моя скандальная, но прекрасная девушка.
– Кого она играет? – спрашиваю я, очарованная его комплиментами Меган.
– Главную роль. Не то чтобы она этого хотела, конечно…
Заинтригованная, я шире раскрываю глаза.
– Она играет Катарину?
Оуэн поднимает брови.
– Ты знаешь эту пьесу?
– Можно сказать, – бормочу я.
– Что ж, разочарованной ты не останешься. Театральный институт Южного Орегона собирался отправить в тур «Макбета». Но когда профессора увидели, какую глубину Меган раскрывает в Катарине, то передумали. Я уже видел этот спектакль на фестивале театров колледжей в Нью-Йорке, и он совершенно изменил для меня пьесу. – На его лице появляется мечтательность, словно он задумался о чем-то далеком. – Даже подумываю написать новую постановку, на основе Шекспира, в которой у Катарины есть собственные причины для того, чтобы себя переделывать.
Я едва не давлюсь смехом.
– Дай мне свой блокнот, – говорю я этому юному драматургу, который, наверное, лишь немногим старше меня.
Оуэн с опаской протягивает блокнот.
– Что ты делаешь? – настороженно спрашивает он, когда я открываю чистую страницу и записываю свой номер телефона.
– Позвони мне, если понадобится новая интерпретация персонажа для пьесы, – говорю я, возвращая ему блокнот. – В этом году у меня был непродуманный проект по самоукрощению.
Я ожидаю, что он рассмеется или вежливо откажется. Но у него загораются глаза.
– Правда? – с напором спрашивает он.
– Ага, – отвечаю я. Свет мигает, сообщая, что спектакль вот-вот начнется.
– Обязательно позвоню, – говорит он и направляется к двери справа.
Я вхожу через центральные двери. Надеюсь, Оуэн мне позвонит. Мне бы хотелось поговорить с ним и с этой Меган.
Голова Брендана торчит в середине ряда, на несколько дюймов выше остальных. Я пробираюсь на пустое сиденье рядом с ним. Он не сводит строгого взгляда с Пейдж и Эндрю, сидящих перед нами.
– Не дай бог он с ней из-за того, что она теперь блондинка, – ворчит Брендан. Я смеюсь. – Это не шутка, Кэмерон, – возмущенно поворачивается он ко мне. – Эндрю уже демонстрировал склонность к блондинкам.
Я изображаю на лице сочувствие, подавляя смех по поводу того, что он не может смириться с ситуацией.
– Она ему правда нравится.
– Я ему не доверяю, – убежденно отвечает Брендан.
Я больше не могу сдерживать смех и зарабатываю в ответ мрачную гримасу.
– То, что она блондинка, ни на что не влияет, – терпеливо говорю я. – Вспомни про нас. Мы же вместе, хотя ты говорил, что блондинки не в твоем вкусе.
Он изумленно разворачивается ко мне:
– Ты что, поверила?
– Конечно нет, – непринужденно отвечаю я. – Просто хотела, чтобы ты в этом признался.
Брендан бросает на меня косой взгляд, полный милого раздражения.
– Очень помогает.
Двумя пальцами я подцепляю его под подбородок и поворачиваю к себе.
– Ты ведь со мной не только потому, что я блондинка? – спрашиваю я с шутливой угрозой.
Раздражение полностью исчезает с его лица.
– Нет. Конечно, врать не буду, возможно, из-за этого я провел несколько ночей в девятом классе, фантазируя о тебе. – Я толкаю его в плечо, он ловит мою руку и прижимает к груди. – Но люблю я тебя не поэтому.
Свет гаснет. Я наклоняюсь к нему и шепчу:
– Тогда почему ты меня любишь?
Брендан склоняет голову и прижимается своим лбом к моему.
– Потому что ты умная и смешная, понимающая и категоричная, добрая и властная. Тысячи черт, из которых состоит Кэмерон Брайт. Тебя нельзя свести к одному типажу.
Я усмехаюсь, полная неизмеримой благодарности за то, что могу прижаться к парню, который всегда идеально выбирает слова.
– Именно. И если Эндрю не распознает тысячи черт, которые делают Пейдж достойной любви, я лично прослежу, чтобы он об этом пожалел.
Брендан наконец улыбается в ответ.
– Давай добавим к списку твоих замечательных качеств «немного пугающая».
Я пожимаю плечами.
– Хорошо, что ты меня за это любишь, потому что некоторые вещи я не стану менять никогда.
– Не стоит.
Он целует меня, пока поднимается занавес.
Благодарности
Возможность опубликовать наши слова – это дар, который, честно говоря, никогда не перестанет быть чудесным. Мы благодарны всем, чей талант, поддержка и дружба привели нас к этому моменту.
Прежде всего – спасибо вам, наши читатели. У нас бы не появилось такой возможности без вас, и мы выражаем свою благодарность с каждым словом, которое пишем.
Нашего агента, Кэти Ши Бутиллер, мы благодарим за то, что она не перестает отстаивать персонажей и истории, которые мы хотим описывать, с бесконечным энтузиазмом, и безошибочно указывает нам путь. Без тебя мы бы ничего не добились. Дану Лейдиг, нашего редактора, мы благодарим за воплощение этой книги в жизнь вместе с нами с самого начала (даже когда требовалось оскорблять литературу и Шекспира) и за вдохновение, которое нам приносили ее вдумчивые, внимательные комментарии. О, и за то, что сравнивала Брендана с разными персонажами подростковых фильмов и бродвейских мюзиклов, – это было лучше всего.