– Луи-Луи, побежали, надеюсь, тебе еще не выписали штраф!
И Адель была бы не Адель, если бы она не помчалась со всех ног в прямом смысле этого слова.
– Догоняй меня, Кантель! – звонко кричала она, и я побежал вслед за самой прекрасной девушкой в мире.
Мы подошли к машине, и Адель непонимающе нахмурилась и без всякого восхищения поинтересовалась.
– Это что еще за спорткар?
Я покачал головой:
– Знакомься, Адель, «шелби-кобра», шестьдесят четвертого года выпуска, но вижу, ты не особо впечатлена.
– Почему же, она красивая, но двухместная, и повезло, что я приехала с одним чемоданом, иначе бы весь мой багаж не поместился…
– Поместился бы, и мы втроем поместимся, будешь сидеть посередине, – пошутил я.
– Ну уж нет! – воскликнула она. – Будем ездить на другой тачке.
Я не смог сдержать улыбки, так скучал по ней.
– Все, не возмущайся, садись, пристегнись, и поехали.
– А Артур уже на месте?
– Пока нет, – коротко ответил я, надеясь, что никаких вопросов не последует.
У Артура вчера вечером был бой в Лас-Вегасе. Мы ей никогда заранее не говорили о датах его поединков – никто из нас не хотел, чтобы она смотрела их. Плюс в этом году он перешел в профессиональный бокс и участвовал в суперсерии, это был большой прорыв для него. Артур дошел до самого финала, но, увы, вчера вечером проиграл. Я смотрел прямую трансляцию, бой был очень тяжелый. Соперник оказался намного сильнее и выносливее. Мне кажется, это был один из самых кровавых поединков в истории бокса, и я не преувеличивал. Мне показалось странным, что Адель ничего не знала, потому что весь интернет с утра пестрел заголовками.
– Луи, дай свой телефон, я напишу эсэмэс Марселю, сообщу, что благополучно доехала.
Я подал ей трубку и спросил:
– А где твой?
– Родители еще вчера вечером забрали у меня телефон и компьютер, чтобы я с вами не связалась.
Это объясняло, почему она не в курсе событий. Я завел машину и поехал, а сам думал, рассказать ли ей про бой до того, как она увидит Артура, ведь его самолет должен был приземлиться через два часа в аэропорту Ниццы.
Адель надела солнцезащитные очки и подставила лицо солнышку.
– Как же тепло, Луи! Как же мне тепло… Я здесь начинаю дышать иначе – свободнее.
Мой телефон пискнул, она взяла его, прочитала сообщение и тут же сказала:
– Луи, прости, пожалуйста, я думала, это ответ от Марселя, но… – она запнулась, – это от твоей мамы… на тему клиники.
Я прикусил губу и провел рукой по волосам, взлохмачивая их.
– У меня получилось уговорить ее пройти лечение.
– Вот это да! – закричала она с радостью. – Это же так замечательно! Знаешь, я читала на эту тему, лечение правда существует, если пациент готов его пройти. Самое сложное заключается в том, что люди не готовы избавляться от этой привычки, поэтому со многими не работает.
– Мне это тоже стоило многих сил и уговоров. Но буквально неделю назад она сама позвонила, сказала, что я прав и она готова лечиться. Более того, сказала, что хочет подобрать клинику сама, поговорить с врачами, понять, с кем ей будет комфортнее. Ей предстоит огромная работа, но я так счастлив, что она проявляет столько инициативы уже сейчас.
Мы подъехали к дому, и Адель смотрела на меня с широкой улыбкой на лице.
– Ты такой умничка, что не опустил руки и решил бороться. Я очень горжусь тобой, Луи.
Я неловко пожал плечами:
– Гордиться пока нечем, вот если все получится… Хотя и тогда нечем. Просто настанет совсем другая жизнь.
Адель взяла меня за руку:
– Обязательно настанет.
Я смотрел в темные глаза и думал, что в этом году обязательно признаюсь ей в своих чувствах. Я хотел, чтобы этот год был годом перемен, чтобы наконец все наладилось: мама вылечилась, а Адель ответила мне взаимностью.
– Ты тоже изменился, Луи. Волосы стали длиннее, и стиль поменялся, не помню, чтобы видела эту модную рубашку. Просто посмотри на себя! Выглядишь… подожди, подберу слова. – Она вышла из машины и задумчиво почесала подбородок. – Очень прилично, этакий молодой обеспеченный эстет, а глаза нахально сверкают, как у прожигателя жизни.
Я расхохотался:
– Вот так номер, я готов преклониться перед твоими литераторскими способностями – так меня еще никто не описывал.
Адель подмигнула:
– Это наследственное, у меня мама когда-то книжки писала, правда до жути клишированные, но очень многие тащились.
– А больше не пишет?
– Не-а, она выбрала семью и закопала собственное «я». – Адель грустно улыбнулась. – Лично я никогда так не сделаю, Луи. Никогда не пойду наперекор своей природе ради мужчины.
– А может, она сделала это не ради мужчины, а во имя любви? Сразу звучит иначе и обретает другой смысл, ведь так?
Адель поправила бретельку на платье:
– Ты говорил мне, что любовь – это принятие. Не думаю, что нужно выкраивать из себя непонятно что, лишь бы другой человек любил тебя.
Я тогда задумался и понял, что ради Адель я бы изменился, выкроил из себя кого угодно ради ее взаимных чувств. Возможно, во мне говорила слабость, но это ведь тоже любовь. Испытывать слабость перед одним-единственным человеком.
– Ты права, но, может, мы чего-то не знаем. Всегда легче смотреть на людей с высоты своих принципов и думать, какие они идиоты. А по факту у каждого человека на все есть свои причины.
Вместо ответа она подошла и крепко обняла меня.
– Не хочу думать о родителях. Я так сильно скучала по тебе, – произнесла она и сделала шумный вдох. – М-м-м, какой у тебя приятный одеколон! Трусики всех барышень вокруг так и будут слетать, – пошутила она, лукаво улыбаясь.
Я потискал ее за щечки:
– Хватит надо мной издеваться, иди скорее в дом, Роза тебя очень ждет.
Адель тут же развернулась, скинула свои туфельки и босая побежала, крича на всю округу:
– Розалия, твоя любимица прибыла!