Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 81

* * *

В «Де Пари» было еще малолюдно. Григорьев сладострастно потер ладони:

— Здесь, кстати, знаменитые устрицы. Дороги, собаки, но перед смертью надо героев побаловать, непременно-с! Закажем дюжину. Або две, чего уж мелочиться.

Гершуни с трудом сдерживал себя. Он процедил сквозь зубы:

— Это ваша последняя просьба? Других не будет?

Жених Григорьев с наслаждением повертел пальцем в ухе и, проникновенно, с хитрым прищуром глядя в глаза Гершуни, произнес:

— Мы разумеем, шо обречены. Почти наверняка сатрапы нас тут же, на кладбище, изрубят шашками и саблями…

Гершуни, не поняв, куда клонит жених, опрометчиво перебил:

— Не надо уныния, дорогие товарищи! Я надеюсь, даже уверен, что вам удастся скрыться. Клянусь честью!

Григорьев согласно затряс головой:

— Вот, вот! И я на тэ ж надеюсь. Нам придется тикаты из Питера, подкупая полицейских, пограничников и прочих должностных лиц. В связи с изложенным дозвольте заявити три желания?

Гершуни вытаращил глаза:

— Какие еще три желания?

— Первое, самое неотложное: хочу срочно, Григорий Андреевич, вас, як вдохновителя нашей борьбы, устно поцилувати!

— Делай!

Поцеловались. Гершуни брезгливо вытер ладонью рот и спросил:

— Какая вторая просьба?

— Хочу вирши прочитати. Можно?

— Давай, только не очень громко, а то публика оглядывается.

— Хай, як как вирши душевные. Их написав поэт, фамилию не помню, ну тот, якого повесив Николай Палкин. — Григорьев поднялся из-за стола, встал в артистическую позу, то есть сцепил ладони, завел глаза под потолок и начал с легкими завываниями и хохлацким акцентом декламировать:

Известно мне: погибель ждет

Того, кто первый восстает

На утеснителей народа.

Судьба меня уж обрекла.

Но где, скажи, когда была

Без жертв искуплена свобода?

Невеста Юлия захлопала в розовые ладошки:

— Браво, бис!

Гершуни, надеясь, что третья просьба будет такой же легкой, как две предыдущие, неосмотрительно произнес:

— Заявляйте, кореш сердечный, последнюю просьбу! Для вас ничего не жалко, все выполню.

— Извольте бриться, нам гроши нужны. Это и есть третья просьба.

Гершуни застонал:

— И сколько же вы хочите?

— Тысячу рублей! — Но под взглядом жены торопливо поправился: — То есть тысячу мне и тысячу моей героической невесте. Рыбонька, я правильно говорю?

Юлия промурлыкала:

— По полторы тысячи на нос, и ударим по рукам!

— Зачем вам столько денег?! — возмутился Гершуни.

— Для побега из России и первого устройства на новом месте, — быстро выпулил Григорьев.

Юля добавила:

— Чтобы облегчить тоску по горячо любимой родине.

— Да где я возьму такие бешеные деньги? — Гершуни в запальчивости сказал вдруг лишнее: — Да и велики ли шансы у вас спастись? Никаких!

Юлия обиженно надула губки:

— Ах, никаких? Тогда мы не согласны, потому как мы надеялись, что небольшие шансики есть. — И помахала пальчиком возле носа Гершуни.

Гершуни стал исправлять положение:

— Нет, шансы, конечно, есть, денег нет! Надо было вперед предупредить…

Юлия жалостливо запричитала:

— Мы думали, Григорий Андреевич, что вы сами проявите о нас отеческую заботу. Мы люди бедные, и нам не на что спасаться. Пока мы посидим в ресторане, вы привезете нам деньги. Иначе забирайте обратно ваши ужасные револьверы. Они всю ночь мне снились, я выстрелов боюсь.

— Ночью вам, извините, было не до револьверов. — Гершуни поскреб затылок, лицо его скривилось, как от острой боли. Вдруг его осенила идея. — Я дам каждому из вас по три тысячи рублей, нет, даже по пять, но… после совершения акта. Клянусь честью!

Юлия возразила:

— Мы, конечно, вам доверяем, но не до такой же степени! Сначала деньги, потом стрельба. К тому же пули со стрихнином — за это судить нас будут безжалостно, вплоть до повешения.

Гершуни заскрежетал зубами:

— Хорошо, продолжайте гулять в «Де Пари», я башли приволоку через час.

— И стол в ресторане оплатите! — поджала по-старушечьи губы Юлия. — Мы люди бедные… Нужда, можно сказать, душит, еще хуже, чем проклятое самодержавие…

Григорьев вдогонку крикнул:

— Нэ опоздайте! Покойник, боюсь, нас ждати не будэ.

Едва Гершуни скрылся, как покусители начали безумно хохотать и дурачиться. Они меньше всего были похожи на людей, которые решили расстаться с этой прекрасной жизнью.

Не прошло и часа, как взмыленный Гершуни прибежал в «Де Пари». Он положил перед брачующимися по конверту, с заискивающей улыбкой произнес:

— Здесь, господа герои, по одной тысяче сто рубликов. Остальное отдам вечером.

Юлия гордо произнесла:

— Ах, как стыдно экономить на деле освобождения рабочего класса! А наши молодые жизни? Неужели они не стоят еще восьми сотен рублей, а? Микола, уйдем отсюда, не могу глядеть на этого сквалыгу, тьфу! — И стукнула под столом ногу супруга.

Григорьев испуганно вытаращил глаза и поспешил поддакнуть:

— Да, Юлечка, это просто унизительно! Ладно, мы видкроем тайну. — Соврал: — Моя Юлечка ждэ ребенка.

Гершуни взвыл:

— У-у! Какая нахальства, что это жалко смотреть! Вы хочите, чтобы я плод вашей любви тоже включил в долю? Пусть так, загребайте, все, все, до последней копейки! А кровь мою тоже вам отдать? — Гершуни, употребляя выражения отпетых каторжников, вывернул свои карманы и вывалил на стол еще сто семьдесят три рубля. — Всё! Да, вот этот карандаш вашему маленькому от дяди Гриши! Расческа вам моя, конечно, нужна? А носовой платок? Только свой завтрак оплатите сами, у меня остался лишь пятиалтынный на извозчика.

Юлия стукнула стаканом по столу, и у него отвалилось дно.

— Цыц! — Она укоризненно покачала головой. — Вы что, позволяете себе истерики? Как вы смеете орать на беременную женщину? Если у меня случится выкидыш, я положу его на ваше окно.

Руководитель партии неосмотрительно вякнул:

— Мадам, это вы себе позволяете лишнее… — И тут же грохнулся со стула, поскольку мадам Юрковская с размаху огрела его ладонью в ухо.

Лакеи, наблюдавшие эту сцену, откровенно потешались. Юлия строго, как губернский прокурор, смотрела в зрачки Гершуни, отчитывала его: