Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 137

По широкой Лейпцигерштрассе неспешно шел прилично одетый, высокого роста человек. Было ощущение, что никаких дел у него нет, что нигде его не ждут и торопиться ему некуда. Это был Евно Фишелевич Азеф.

Навстречу Азефу попался неприметный господин среднего роста и с бритым лицом, в очках и с тростью в руке, в некогда дорогой, теперь изрядно помятой велюровой шляпе и длиннополом пальто в елочку. Он по-немецки обратился к Азефу:

— Простите, господин! Как мне пройти к телеграфу?

— Это в начале Обервальдштрассе, — отвечал Азеф и в свою очередь спросил: — Сударь, вы, если судить по акценту, из России?

— Да, — отвечал человек. — После вынужденного отречения государя жить в России стало трудно, а после захвата власти большевиками сделалось и вовсе невозможно. Грабежи, убийства, насилие — это будни бывшего могучего государства. А вы, вижу, тоже русский?

Азеф улыбнулся:

— Еврей из России. Уже много лет живу в Германии.

— И как вам тут?

— Ни вам, сударь, ни вашим детям такой жизни не пожелаю. Еще не прошло недели, как я освободился из Моабита, да и то потому, что у меня сохранялся на пальце громадный бриллиант, подарок любимой женщины. Я отдал перстень за свое скорейшее освобождение.

— Позволите спросить, за какую вину вам был прописан Моабит?

— Единственной виной было то, что я — подданный Российской империи, с которой Германия находилась в состоянии войны. Поверьте, два с половиной года лишения свободы — это жуткое мучение, о котором не может судить человек, не сидевший в тюрьме.

— Но ведь в Германии много русских и далеко не всех спрятали за решетку.

— У меня имя слишком громкое, чтобы оставлять на свободе. Меня зовут… Евно Азеф.

Человек от удивления вскрикнул:

— Не может быть! О вас уже столько лет трубят газеты всего мира, вы более знамениты, чем кайзер Вильгельм. Я много лет вспоминал вас… Ведь я познакомился с вами, когда вы были ребенком.

Азеф вытаращил глаза:

— Каким образом?

— Я математик Виктор Ломакин и в свое время посетил Петровское реальное училище в Ростове-на-Дону. Вы поразили меня математическими способностями, решив ту задачу, которую до вас осилил лишь великий Гаусс.

Азеф улыбнулся:

— Как же мне забыть вас! Вы разбудили во мне любовь к математике. Я всю жизнь не расстаюсь с книгами… Вот… — полез в боковой карман плаща, вытащил потрепанную книгу, — это знаменитый Пафнутий Чебышёв, его математический труд «О квадратах».

— Да что мы стоим среди улицы? Пошли в какое-нибудь кафе, — предложил Ломакин.

— Если уж куда идти, так в хороший ресторан. Скажем, в «Эрмитаж». — И, заметив смущение спутника, добавил: — Мы, русские, когда попадаем за границу, даже если у нас мало денег, то все равно гуляем в лучших ресторанах и даем самые большие чаевые. А у меня к тому же деньги есть. — Улыбнулся. — Потратить не успею. Отправил бы детям, да они стыдятся своего отца и свой адрес мне не сообщили. — Поманил проезжавшее авто, приказал шоферу: — Любезный, отвези на Францезишесштрассе!

Весь вечер они провели в роскошном ресторане. Стены были красочно расписаны: бородатые воины с копьями, Московский Кремль, множество церковных куполов. Здесь имелись русские кушанья: винегрет, соленые огурцы, маринованные грибы, холодец с чесноком. Официанты — русские, они наряжены в белые рубахи навыпуск и перевязаны кушаками. Подавали и самовары. И в зале отовсюду слышалась русская речь — Европа наполнялась нашими беженцами.

Ломакин спросил:

— Что пить будем?

Азеф печально усмехнулся:

— Я уже давно не пью, не курю. А вы — бога ради… Кстати, много лет я не ем мяса — ведь это трупы животных. Впрочем, под семгу рюмку-другую пропущу…

Они говорили о несчастной судьбе России, о том, что по всем расчетам большевиков скоро не станет. Однако ждать хорошего в бывшей империи еще долго не приходится, пока на трон не сядет новый грозный царь, который на всех нагонит страху. Но жить под грозным царем — радость небольшая.

Азеф был как никогда откровенен. Он с усмешкой произнес:

— Жить мне осталось совсем чуть-чуть, врачи сказали, что больше трех месяцев не протяну. Годами я не мог сказать откровенного слова, теперь, на закате, наконец обрел эту радость…

— И вы, Евно Фишелевич, все последние годы провели в Германии?

— Да, я тут осел задолго до войны. Как хорошо жить, когда за тобой никто не охотится и ты ничьих козней не разоблачаешь. — Вздохнул, повторил: — Когда ты никому не нужен и тебе на всех наплевать. Это счастье, которое понимать надо…

Ломакин сказал:

— Я в свое время дружил с судебным психиатром Сербским. Мало кто знает, что Владимир Петрович был по первой профессии математиком. Сербский мне говорил: «Революционеры практически все люди душевнобольные». Вы согласны?

Азеф воскликнул:

— Именно так! За годы общения с этой публикой я пришел к такому же выводу. Вспомним громкие убийства, они проходили в период весеннего обострения психических болезней. Государь Александр II был убит первого марта, великий князь Сергей Александрович — в феврале, как и министр народного просвещения Боголепов, Сипягин — второго апреля, виленский губернатор фон Валь пятого мая, уфимский губернатор Богданович шестого мая! Покончили самоубийством или от психических болезней скончались народовольцы Конашевич, Похитонов, Сара Гинзбург, Мартынов, Игнатий Иванов, Грачевский, Тихонович, Абрам Арончик…

— А какова судьба ваших «сподвижников»?

— Почти у всех несчастные жизни. Балмашов и Каляев повешены. Печальна судьба красавицы Доры Бриллиант. После пребывания в Петропавловской крепости она заболела психически и в октябре седьмого года умерла. Кстати, именно она изготовила бомбу, которой Каляев убил великого князя Сергея Александровича. Атлетичный и молчаливый Швейцер погиб еще прежде — в пятом году при изготовлении снаряда, Гоц умер двумя годами раньше, Егор Сазонов покончил самоубийством в десятом году. У наивной красавицы Немчиновой крестьяне еще в шестом году сожгли усадьбу с конюшней, с прекрасной старинной библиотекой и картинами. Следы Женечки затерялись. Убийца министра просвещения Боголепова — Карпович, с которого начался бурный всплеск террора, окончил свои дни в морской пучине. Он все-таки уплыл в Америку. В 1917 году возвращался в Россию, но пароход был пущен на дно германской торпедой — об этом сообщили газеты. Пожалуй, лишь Гершуни из революции сделал себе доходное предприятие, но тоже плохо кончил. Он был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Бежал. Умер в Цюрихе в марте восьмого года от саркомы легких. Когда на меня посыпались обвинения в «провокаторстве», он меня защищал и делал вид, что мы с ним вместе готовим крупную террористическую акцию, хотя уже на ногах едва держался. Похоронен вождь эсеров на Монпарнасском кладбище рядом с могилой Петра Лаврова. Сделал «карьеру» Виктор Чернов — стал германским шпионом, а во Временном правительстве был селянским министром. — Азеф помолчал и добавил: — Искренне жаль всех, кто оказался сбитым с толку революционной пропагандой. Они не понимали, куда приведет революция в России. Через кровь и насилие дорога всегда ведет в ад.