Московские джунгли - читать онлайн книгу. Автор: Алла Лагутина cтр.№ 3

– Совсем допился, ей тринадцать! – орала мать.

– Во-первых, почти четырнадцать. Во-вторых, малолетки стоят дороже.

Спустя сутки после этого разговора Алена уже сидела на крохотной кухне московской бабушкиной квартиры. Бабушка рассматривала ее с каким-то брезгливым любопытством, как таракана. И все время повторяла, что денег лишних у нее нет и что Алене лучше не рассчитывать на ее покровительство. Даже как-то обидно было. Все-таки бабушка родная, первая их встреча. Но Алена все равно была ей благодарна – приютила же, не бросила в беде родную кровь.

В модельном агентстве от Алены все пришли в восторг. Такое редко случается. Москва обесценивает девичью красоту – слишком уж много здесь девиц на разный вкус. Но внешность Алены показалась всем коммерческой и нестандартной. Редкое сочетание. Не просто изюминка, а модная странность, которую можно продать. Все говорили, что она похожа на кошечку – такие необычные высокие скулы и раскосые глаза.

Она не стала сразу говорить о своем бедственном положении. Представилась москвичкой из благополучной семьи. А уже когда фотографии для портфолио были сделаны (оплатила их бабушка), когда Алену забронировали для участия в показе мод, когда ей предложили прийти на кастинг и даже авансом пообещали снять в рекламе бальзама для волос, – тогда-то и пришлось извлечь из кармана этого порванного и фальшивого козырного туза.

Как ни странно, в агентстве отнеслись к ее ситуации с пониманием. К бабушке Алены пришел юрист, и они о чем-то долго беседовали на кухне. Потом бабушка звонила беспутной своей дочери, Татьяне, и кричала, что та свою жизнь испортила, а теперь и за девочку взялась. Были подписаны какие-то документы – Алена не вдавалась в подробности. В следующий раз в родной городок она вернулась только на похороны отца – спустя почти десять лет с того дня, когда самолет унес ее в Москву. Мать она сначала не узнала даже. Та как-то скукожилась, усохла, как отживший свое древесный гриб. Даже голос мамин стал чужим, хриплым и тусклым, теперь мать много курила. И запах стал чужим: от нее несло дешевым польским дезодорантом и крепким табаком. Чужая женщина сидела за поминальным столом напротив Алены и этим чужим голосом рассказывала ей о чужой жизни.

Алена слушала рассеянно, думала о своем. Почему есть люди волевые, готовые подняться столько раз, сколько злодейства судьбы швырнут их на землю, и вот такие, амебные, которые просто плывут по течению.

Лилю подбросили на порог дома малютки в Якутске ночью под Новый год, в страшную метель, и никому из тех, кто освидетельствовал подкидыша и заполнял документы, было совершенно непонятно, как она выжила. Да, девочка была одета тепло: байковая пижамка, сверху шерстяной костюмчик ручной вязки, пуховые носочки и рукавички, пуховая шапочка, – и завернута в ватное одеяло, а поверх одеяла, что совсем всех поразило, – в шкуру оленя, причем не выделанную, а свежесодранную… Прямо в окровавленную шкуру положили ребенка, завернутого в одеяло, и зашили грубыми нитками, чтобы сверток не развернулся. Оставили лишь небольшое отверстие для дыхания. И все же Лилю так замело снегом, что обнаружили ее, лишь когда сторож, он же дворник, Нюргун Григорьевич, лопатой начал очищать ступени. Он сбрасывал, сбрасывал снег, а потом лопата ткнулась во что-то твердое, большое… Странный меховой шар…

Нюргун Григорьевич был человек немолодой, о террористах и бомбах и не думал, да и какие террористы в Якутске? Втащил меховой шар в помещение, вспорол стягивающие мех нитки своим охотничьим ножом, который от отца получил, когда в пятнадцать лет с охоты первый раз добычу принес – сначала на охоту положено было с отцовским ножом ходить, а свой дарили, когда юноша первую кровь пролил, и нож этот всегда с собой носили, как бы судьба ни сложилась, куда бы ни занесла жизнь, вот как его: сторожем и дворником при доме малютки в большом городе… Вспорол ножом нитки, раскрыл меховую полость – и застыл в ужасе. Он сразу понял, что в окровавленном ватном одеяле перед ним лежит ребенок. Он видел лишь край щеки и маленький рот, но был уверен, что ребенок мертв. Не мог малыш выжить в такую морозную ночь, под таким слоем снега. Там дышать-то было нечем.

На крики Нюргуна Григорьевича прибежали дежурные няни. Они хорошо попраздновали ночью, но при виде раскрытой шкуры и ребенка в окровавленном одеяле тут же протрезвели. Бросились вызывать скорую и милицию. И одна даже пыталась удержать руку Нюргуна Григорьевича, когда тот решительно принялся разматывать ватное одеяло:

– Пусть милиция, там могут быть улики…

Она много смотрела сериалов про нашу милицию и заокеанскую полицию.

– Ребенок может быть жив, – сказал Нюргун Григорьевич, хотя сам в это не верил.

…Но щечка была розовая, ротик как цветок, у мертвых так не бывает.

Искра надежды, но все же, все же!

Он распахнул одеяло.

И девочка открыла глаза.

Сначала улыбнулась окружающим ее взрослым, потянулась со сна, потом пригляделась, не нашла никого знакомого и заревела.

Ее, конечно, отправили в больницу, где ребенок был признан здоровым. Единственный изъян – длинная царапина на шейке, слишком ровная, чтобы предположить, что девочка сама могла оцарапаться ноготком. Словно кто-то нарочно провел по коже лезвием, но без нажима, как бы намечая место для разреза.

Возраст определили – около двух лет, национальность – смешанная: не то эвенская, не то бурятская кровь смешалась с русской. А может, и якутская, у таких маленьких не поймешь. Хотя старая нянька-якутка говорила: «Нет, якутской крови у подброшенной девочки и капли нет».

В больнице здоровая малышка тут же заразилась коклюшем, потом краснухой, потом скарлатиной… Видимо, ее не прививали. И первые полгода своего сиротства девочка провела в инфекционном отделении. Там она получила имя и фамилию: Лилия Снежная. Красиво, романтично! Романтиком была главный врач инфекционного отделения. Отчество ей дали в честь дворника, который ее нашел, – Нюргуновна.

Все ее вещи были переданы в милицию, но что толку? Не в отделение же ФБР, где целые лаборатории исследовали бы шкуру, одеяло, одежду, подгузник. Нет, обычное отделение: там больше надеялись найти свидетелей того, как оставляли ребенка на пороге дома малютки. Но в новогоднюю ночь все сидели за столами и смотрели в телевизор, а в такой буран не было даже молодежи, которая иной раз выскакивает на улицу, чтобы продышаться от запаха оливье и водки и потанцевать на снегу. Никого на улицах не было.

Тот, кто подкинул ребенка, очень хорошо выбрал время.

Вообще, сам факт, что подкинули, не удивлял. Многие жили очень бедно, и лишний рот иногда оказывался уж совсем лишним. Но смущало, что девочка такая большая, и за ней явно хорошо ухаживали и хорошо ее кормили, и развита не по годам, хотя не говорит, но слышит, не глухонемая, так что молчание может быть последствием шока: оказалась в незнакомом месте, нет рядом знакомых людей. Смущало, что одета девочка была хорошо, явно не бедны родители. И больше всего смущала свежесодранная шкура оленя. Это вообще была какая-то странность и дикость, с какой и не сталкивались.