Все умерли, и я завела собаку - читать онлайн книгу. Автор: Эмили Дин cтр.№ 46

Этот мужчина внес в мою жизнь теплую, надежную решительность. Он вместе со мной бывал в хосписе, оставлял в моей сумке энергетические батончики, чтобы мне было чем подкрепиться. Я чувствовала себя защищенной, когда он поддержал меня, когда после возвращения из отпуска я получила неприятное электронное письмо.

Мамина подруга считала, что я неправильно организовала медицинский уход за мамой, и осуждала мое поведение. Она писала о моем письме к маме, в конце которого я написала: «Надеюсь, ты чувствуешь себя нормально». Та женщина буквально накинулась на меня: «Нормально? Разве можно представить, что она чувствует себя „нормально“?!» Она осуждала меня за то, что я не уделяю маме достаточно внимания. «Очень нехорошо с твоей стороны, дорогая!» – закончила она свое письмо.

Я представила, какие разговоры велись за моей спиной: «Рэйчел была бы добрее. Она принимала бы правильные решения. А Эм бросила мать в хосписе, чтобы полететь на Мальдивы. Можете себе представить?! Какая эгоистичная стерва!» Я была плохой, испорченной, не способной любить дочерью.

И я отправилась к Сью.

– Я постоянно посещаю маму, – сказала я. – Я беседую с теми, кто ухаживает за ней. Я встречаюсь с докторами хосписа. Я вожу ее в туалет. Почему этого недостаточно?

– Почему вы автоматически считаете себя виноватой, Эмили? – спросила Сью.

– Потому я всегда знала, что я плохая. И как бы я ни старалась измениться, это так и останется.

– Вы изменились. Вы потеряли Рэйчел и с того времени строите собственную идентичность вне семейной истории. А перемены всегда беспокоят людей.

– Так трудно без Рэйч. Она всегда умела с этим справляться.

– Возможно, все это происходит именно потому, что Рэйчел здесь нет. Вам нужно три человека для сохранения этого треугольника – а не два. Возможно, подруга вашей матери теперь и исполняет третью роль между вами двумя.

Я задумалась над ее словами, над нашей жизнью: мы сформировали женский треугольник, а, по словам Сью, это часто приводит к распределению ролей. Жертва, преследователь и спаситель. Я поняла, что всегда исполняла роль преследователя. И через какое-то время мне стало легче принять эту роль, чем бороться с ней. Мой собственный ролик крутился параллельно с роликом Рэйч, периодически сливаясь с ним, и я начала жить, как человек из этой пленки. Именно этому человеку и отправила письмо мамина подруга. Не мне.

Впервые в жизни я решила вырваться из треугольника. Я не ответила на то письмо. Моя подруга Полли назвала мой поступок эквивалентом уведомления в групповом чате – «этот человек покинул группу». Мы больше не говорили о том письме, и драма угасла сама по себе – чтобы раздуть ее, понадобился бы мощный вентилятор. Через несколько дней я ехала в такси в хоспис, и тут по радио «Мэджик» зазвучала песня «When You Say Nothing At All». Я решила, что Ронан Китинг – истинный отец современной психологии.

28 февраля 2015 года

Маме оставалось недолго. Теперь она постоянно была на обезболивающих и не могла дышать без аппарата. Я сидела у ее постели в хосписе, смачивая губы влажной губкой, как когда-то делала это для Рэйч.

Пока она спала, я заглянула в ее блокнот – в нем она иногда писала что-то для меня и врачей. На нескольких страницах было размашисто написано: «Больше наркотиков!! Неужели они не могут УСКОРИТЬ??? Ведь есть же способы, дорогая…»

Она постоянно говорила мне о том, что хочет умереть.

– Неужели они просто не могут меня отключить? – проскрипела она с неким подобием смеха.

– Это решительный шаг, чтобы устроить себе мини-отпуск в Швейцарии, мам, – ответила я, и она улыбнулась.

Я согласилась подписать для нее заявление об отказе от реанимации. Я сказала, что понимаю ее желание и со мной все будет нормально.

– Спасибо, дорогая, – ответила мама. – Думаю, я уже готова к этому.

Это произошло поздно. Приехал Джон, мамин бойфренд. Он каждый день приезжал в одно и то же время и сидел в углу палаты. Если он приезжал раньше времени, то сидел в коридоре, следя за временем. За день до этого его заметил мой бойфренд. Поведение Джона глубоко его тронуло.

– Некоторым нужны определенность и рутина, чтобы примириться с миром, – сказал он. – Если он сказал, что приедет в пять вечера, значит, должен появиться ровно в пять.

Я понимала, почему Джону это надо. Особенно сейчас.

Я сидела и наблюдала, как мама дышит. Она открыла глаза и указала на свою сумку на пластиковом больничном стуле. Я заглянула в нее.

– Дневник?

Мама покачала головой и постучала по ключице.

– Ожерелье?

Мама подняла вверх большие пальцы – этот жизнерадостный жест не вязался с предсмертной просьбой. Но это было очень в ее духе. Из внутреннего кармана сумки я достала ее золотую цепочку.

– Давай я надену тебе, – сказала я, расстегивая застежку.

Мама вложила цепочку мне в руку.

Я погладила небольшой золотой кулон с рельефным изображением святого Христофора с посохом. Мама носила этот кулон столько, сколько я помнила. Святой Христофор оберегал ее всю жизнь.

– Спасибо, мама, – прошептала я, застегивая цепочку на шее. – Я всегда о нем мечтала!

Мама улыбнулась и сжала мою руку, а потом заснула.

28 февраля 2015 года

На следующее утро медсестра встретила меня словами, произнесенными тем мягким тоном, который я уже научилась безошибочно узнавать.

– Думаю, ваша мама…

Но я уже знала, как выглядят последние минуты человека на этой земле, – изменившийся цвет кожи, мертвенная бледность и странное ощущение отсутствия были мне знакомы слишком хорошо. Мой спутник держал меня за руку, когда мама меня покинула.

Я поняла, что за предыдущие месяцы сумела достичь полного примирения с мамой. Все острые углы смягчились, багаж прошлого полегчал. И тому способствовал мой переход к жизни человека, не связанного с семейной идентичностью. Но когда знаешь, что человек пробудет с тобой недолго, сосредоточиваешься на своих отношениях с ним. На настоящем, а не на прошлом.

Мой друг деликатно вышел, чтобы я смогла проститься с мамой наедине.

Я сказала ей, что любила ее.

Теперь я уже знала, что делать. Свидетельство о смерти, гроб, псалмы, телефонные звонки, неожиданные приступы тоски. Я разбирала ее сумочку и нашла очки, завернутые в замшевую тряпочку. Из сиреневого дневника выпал старый листок бумаги, сложенный вчетверо: «Дорогая мамуля, спасибо тебе за коляску. Кэти так хотела коляску, и это здорово. Ты такая добрая!! Люблю тебя. Рэйч».

12 марта 2015 года

Службу проводил Брайс, тот же священник, который провожал Рэйч. Он начал со слов: «Я говорил Эмили, что нам нужно перестать встречаться по такому поводу». Это прозвучало смело, но в то же время слегка неловко. Собравшиеся не были уверены, что в такой день уместно упоминать о нашей двойной утрате. Но мне эти непочтительные слова понравились. Маме, наверное, тоже. И я сохранила их вместе с другими историями в нашем семейном архиве, единственным хранителем которого стала.