Робеспьер - читать онлайн книгу. Автор: Елена Морозова cтр.№ 53

28 августа по представлению Комитета общественного спасения Конвент объявил всеобщую мобилизацию всей нации. Все французы «до тех пор, пока враги не будут изгнаны за пределы территории республики, должны находиться в постоянной готовности к службе в армии. Молодые люди должны отправиться воевать, женатые будут изготовлять оружие и перевозить продовольствие, женщины будут шить палатки и одежду и служить в госпиталях, дети будут щипать корпию, старики будут в общественных местах возбуждать мужество воинов, ненависть к королям и взывать к единству Республики». Декрет отвечал требованиям санкюлотов, революционного плебса, с которым все больше приходилось считаться. Хотя Робеспьер был уверен, что «благородная идея всенародного ополчения... бесполезна», ясный, словно лубочная картинка, декрет сыграл свою роль, побудив граждан вносить свою лепту в реорганизацию армии. Осуществив принцип амальгамы, новобранцев соединили с солдатами старой армии, а офицерские должности сделали выборными, и они стали доступны для действительно способных и отважных людей. Неуклонно наращивалось производство пушек и ружей, на нужды армии снимали колокола, наладили производство пороха. К концу 1793 года интервентам уже противостояли 14 хорошо вооруженных армий, во главе которых стояли талантливые генералы Революции: Гош двадцати пяти лет, Журдан тридцати одного года, Марсо двадцати семи лет, Мюрат двадцати четырех...

Кардинальная реорганизация армии потребовала величайшего напряжения и «возбуждения» всех сил нации. Ползучий «федералистский» мятеж жирондистов, мечтавших вернуть себе утраченные в Париже позиции (а вовсе не расчленить Францию на феодальные государства, как писали некоторые современники), не найдя достаточной поддержки среди населения, постепенно сошел на нет. Но стране по-прежнему грозили интервенты, не дремали монархисты и аристократы. Поэтому, когда поступило предложение распустить Конвент, задача которого — создать и принять конституцию — была выполнена, и назначить выборы в Законодательное собрание, Робеспьер решительно этому воспротивился: «Призванный, против моего желания, в Комитет общественного спасения, я увидел вещи, существование которых я бы никогда не осмелился подозревать. Я увидел в комитете... патриотов, прилагающих все свои усилия, иногда напрасно, для спасения страны, и... предателей, заговорщиков, действующих с тем большей наглостью, что они остаются безнаказанными. Народ сам спасет себя. Конвенту надо собрать вокруг себя весь французский народ... Я заявляю, что ничто не может спасти Республику, если будет принято внесенное сегодня предложение о том, чтобы Конвент был распущен и чтобы вместо него было создано Законодательное собрание». Прежняя риторика, прежний тревожный профетический характер речей; но теперь Робеспьер убеждал Конвент в необходимости сохранить существующую власть, то есть прежде всего главенство Комитета общественного спасения, членом которого он недавно стал. Не были забыты и «бешеные»: «Существуют люди тем более опасные, что они домогаются жалости. Надо запереть эту толпу людей, бегающих по улицам города. Они изображают себя голодными, нищими, аристократами; эти люди подкуплены для того, чтобы совратить народ и сделать его жертвой обмана из-за его доверчивости и его сочувствия». И все же выпад в сторону «бешеных» и ультралевых достаточно осторожный, хотя ни в Конвенте, ни у якобинцев Неподкупного больше не сдерживала никакая оппозиция, а «бешеные» и примкнувшие к ним кордельеры заседали в основном в Коммуне Парижа. Но как опытный политик Робеспьер понимал, что и Коммуна, и кордельеры, и «бешеные», и многочисленные народные общества, включая общества женские, которых становилось все больше, — это новая оппозиция; пока она не имела политической власти, но уже обладала своим рупором — газетой «Папаша Дюшен» Эбера, выходившей поистине заоблачными тиражами. И если эту оппозицию не остановить, она может смести вставших у руля государственной власти якобинцев. А этого Робеспьер допустить не мог, тем более что выступала оппозиция от имени народа, что он воспринимал как личное оскорбление. Воз- можно, он был искренне уверен, что от имени народа имеет право говорить только он.

Одним из первых шагов к искоренению новых политических противников стал запрет народных обществ, в том числе женских клубов и объединений. Коммуна поддержала удаление женщин со сцены революции. И когда к Шометту явилась депутация разгневанных женщин в красных колпаках, он их отправил домой, заявив, что Жанна д’Арк нужна была только при Карле VII. Республике требовались матери, дабы воспитывать добродетельных граждан.

4 сентября «бешеные» вновь напомнили о себе. В Париже вспыхнули волнения. «Здесь идет война богатых против бедных! Богатые хотят уничтожить нас, но мы должны опередить их! Сила в наших руках! — призывал Шометт.

Пусть революционная армия начнет реквизицию продовольствия, и пусть каждый полк везет за собой гильотину, дабы карать скупость и жадность, заговор и заговорщиков!»

5 сентября делегация Коммуны в сопровождении Шометта и Паша явилась в Конвент с требованием создания специальной революционной армии и применения суровых законов революционного времени. Иначе говоря, «поставить террор в порядок дня», сделать его руководством к действию. Робеспьер, исполнявший тогда обязанности председателя Конвента, в знак особого доверия пригласил делегацию присутствовать на заседании. В тот же день, выступая от монтаньяров, Бийо-Варенн потребовал ареста всех подозрительных. Депутатам же поступили петиции с требованиями безотлагательно осудить жирондистов и Марию Антуанетту и изгнать всех «бывших» со всех общественных должностей.

Требования санкюлотов поддержали якобинское большинство и значительная часть монтаньяров, и Робеспьер счел необходимым согласиться с ними. Он сам недавно осуждал революционный трибунал за «медлительность»: «Бесполезно собирать присяжных и судей, поскольку этому трибуналу подсудно преступление лишь одного рода — государственная измена, для которой есть одно наказание — смерть». «Дело не в том, чтобы судить, а чтобы разить», — подчеркнул он, выступая у якобинцев. В клубе, где его слушали как оракула, Неподкупный позволял себе более резкие суждения: «Мы издадим разумные и в то же время грозные законы, обеспечивающие народу средства к существованию. Они навсегда уничтожат скупщиков... предотвратят все заговоры, предательские козни, которые строят враги народа, чтобы из-за голода поднять его на восстание... Если богатые фермеры хотят быть пиявками народа, мы выдадим их самому народу. Если мы встретим слишком много препятствий для того, чтобы самим расправиться с изменниками, скупщиками, заговорщиками, мы скажем народу, чтобы он сам расправился с ними». Слова эти прозвучали как неприкрытая угроза — у всех была жива в памяти сентябрьская резня.

В течение сентября Комитету общественного спасения пришлось отражать атаки как депутатского «болота», так и части монтаньяров, категорически не согласных с требованиями крайних левых. Угроза народной расправы и включение в состав Комитета общественного спасения Колло д’Эрбуа и Бийо-Варенна, близких к ультралевому Эберу, встревожила «болото». В комитет захотели снова избрать Дантона, но он решительно отказался. Не исключено, что он не видел возможности работать в тесном сотрудничестве с Робеспьером, который по своим человеческим качествам являлся полной его противоположностью. Одно дело — поддерживать комитет Робеспьера, а другое — постоянно выслушивать назидательные тирады «ходячего принципа».